— Представляю, что происходит дальше, — заметила Рейвен.

— Ты даже представить не можешь, как разыгрывается их фантазия! — радостно подхватил Келл. Он был сегодня очень оживлен, что нравилось Рейвен. — Некоторые дамы, любительницы сильных ощущений, — добавил он, — даже платят за то, чтобы оказаться в числе пленниц и подвергнуться насилию… Впрочем, дорогая, зачем я вам все это рассказываю? Ведь вы должны знать об этом и по собственным встречам с пиратом.

— Мои сны не имеют ничего общего с насилием, сэр! Но как я могу предположить, вы намерены назначить меня на роль пленницы, не правда ли?

Он ухмыльнулся.

— А я сыграю роль вашего любовника-пирата. И вы сможете сравнить…

Судя по выражению лица, ей не очень нравилась эта затея.

— Мои фантазии не должны никого касаться, — сказала она. — Я уже говорила вам об этом.

— Сегодня вашей фантазией буду я! — решительно воскликнул он. — И только я. Больше никто!.. Прошу сюда!

Он провел ее дальше по палубе, в конце которой оказалась Небольшая дверь, ведущая в каморку, судя по всему — капитанскую каюту.

Сняв с крючка на стене висевшую там одежду, Келл предложил ее Рейвен.

— Твой наряд, дорогая.

— Но это же все равно что не надевать ничего! — возразила она, разглядев тонкое, как паутина, одеяние.

— Как раз то, что нужно для пленницы пирата, — объяснил Келл, взяв со столика полумаску и несколько шарфов из легкой ткани.

— А это зачем? — спросила Рейвен, находя все происходящее довольно забавным и оригинальным, но несколько тревожным.

— Полумаска, чтобы тебя никто не узнал, даже я, — охотно объяснил Келл. — А шарфы — чтобы связать тебя, как принято у пиратов. Твой возлюбленный не прибегал к этому способу?

Рейвен покачала головой. Она хотела было сказать, что подобным образом с ней поступал только лишь брат Келла, но решила не портить настроения ни себе, ни Келлу этим воспоминанием.

— Что ж, — сказал он, — тогда советую дать простор твоему воображению. — Увидев нерешительность на ее лице, он спросил: — Уж не боишься ли ты, что я сделаю тебе больно?

Она снова отрицательно затрясла головой, и он успокоился.

— Тогда на абордаж! — воскликнул он. — Но перед этим разденемся… То есть оденемся соответствующим образом.

Раздетой оказалась только Рейвен в своем прозрачном облачении, костюм Келла был — или напоминал — настоящий пиратский. Правда, своего пирата в такой одежде Рейвен никогда не видела.

Пока Келл переодевался за высокой ширмой, Рейвен сидела в капитанском кресле, ощущая легкую дрожь, но не из-за холода — в комнате было тепло, — а в ожидании новых ощущений.

Но вот Келл вышел из-за ширмы — в ослепительно белой рубашке, обтягивающих черных бриджах, высоких сапогах, с кинжалом, заткнутым за пояс. На лице полумаска. Настоящий пират, стройный, смуглый, красивый и к тому же пожирающий глазами тело полуобнаженной пленницы.

— Встаньте! — негромко приказал он. — Хочу как следует разглядеть драгоценность, доставленную мне моими людьми.

Она медленно поднялась с кресла, подчиняясь правилам навязанной игры и опустив глаза под его пронизывающим многообещающим взором.

— Неплохо, — заключил он свой осмотр и, взяв за локоть, повел ее к двери. — Иди за мной, пленница.

Когда она замедлила шаг, он вытащил из-за пояса кинжал и приставил к ее горлу со словами:

— Не забывайте, что вы у меня в плену, мадемуазель, и, если мне что-то не понравится, я могу в любую минуту выкинуть вас за борт.

Перспектива была не из приятных, и Рейвен со вздохом решила полностью включиться в эту игру, имеющую для него, видимо, какой-то сокровенный смысл. Впрочем, и она начинала ощущать нечто странно-притягательное в этом маленьком спектакле: как будто ее старый знакомый явился к ней из сновидений, обретя голос и плоть.

Предводитель пиратов вывел ее из капитанской каюты на палубу, подвел к мачте, повернул лицом к себе и, прислонив к теплому деревянному столбу, некрепко привязал к нему тонкими шарфами.

Когда она издала протестующий возглас, он ответил на него долгим поцелуем и на мгновение плотно прижался к ней, но затем отпрянул, оставив в ее теле чувство неутоленного желания.

Ночное одеяние Рейвен было почти прозрачным. Сквозь него белесыми очертаниями проступало ее тело с темными пятнами сосков и темным треугольником внизу живота. Но главарю морских разбойников этого показалось мало: ловким движением кинжала он разрезал одежду на своей жертве снизу доверху и с удовлетворением оглядел результат своих действий.

Невольно, хотя и знала, что ей ничто не угрожает, Рейвен ощутила испуг: поставила себя на место подлинной жертвы насилия. Насилия… которому она подверглась совсем недавно и от которого ее спас этот человек с кинжалом в руке.

Келл, наверное, почувствовал ее страх: он сунул кинжал обратно за пояс, улыбнулся и, распустив ей волосы, опустил их ей на грудь, лаская шелковистые пряди, белую кожу, тугие соски.

Чувство радостного наслаждения, чувство, которого она все еще стыдилась, охватило ее. Он уловил и этот нюанс, потому что сказал:

— Вы ощущаете стеснение, мадемуазель? Вы еще не научились быть наяву такой же раскованной в любви, как и в ваших сновидениях? Что ж, я научу вас, и вскоре вы будете просить меня, умолять принять от вас то, что мне потребуется.

— Этого не будет! — ответила она, вздергивая подбородок, что в ее положении выглядело не слишком убедительно.

— А если начнете упрямиться, — продолжал он, — я кликну моих людей и отдам вас на их милость.

— О нет, вы не сделаете этого.

В ее тоне звучала уверенность.

— Не сделаю, — согласился он. — Я не стану делить вас ни с кем. Такими сокровищами не бросаются. Их оберегают, ласкают, гладят, ими любуются, поворачивая всеми гранями…

Его руки скользили по всему ее телу… Ласковые, настойчивые, бесстыдные…

— Вы девственница, мадемуазель?

Господи!.. Надо отвечать? Она отрицательно качнула головой.

— Прекрасно. Тем легче мне будет доставить себе и вам наслаждение. Вы готовы к нему, женщина?

Его рука скользнула вниз по ее телу, ощутила пульсирующую влажность.

— О, — удовлетворенно сказал он, — можно было не спрашивать. Вы легковозбудимы, мадемуазель. Простите, мадам.

Она ответила ему легким стоном, когда его пальцы проникли еще глубже в ее лоно.

— Ведите себя тихо, пленница! — прикрикнул он. — Не привлекайте ничьего внимания. Иначе сюда ворвутся мои бравые молодцы и увидят вас, нагую и беспомощную, и испортят мне всю обедню. Вы же не хотите, чтобы кто-то испортил мне… нам… всю обедню?

«Боже! Зачем он столько говорит? Я не выдержу… Я хочу, чтобы он скорее… Впрочем, я знаю, отчего он так ведет себя: он меня дразнит, хочет еще больше возбудить… распалить… Чтобы я еще сильнее желала его… И надо признать, ему это вполне удается… Что же он делает?.. О!..»