«Он вошел в банк одетым с иголочки, – вспоминал Боб Маккарти, один из сотрудников. – Он не показывался уже довольно давно, ходили разные слухи. Но вот он был здесь – с идеально причесанными волосами, в безукоризненном костюме и галстуке. Он прошел по вестибюлю и помахал всем рукой: “Привет, как дела!” Все было как раньше. По зданию прокатилась новость: босс вернулся!»

Зигги поднялся на личном лифте, предназначенном для председателя и исполнительного директора банка, вошел в обширный конференц-зал и в очередной раз уселся во главе стола восьмиметровой длины. Там уже сидели Роджин Коэн, гуру юриспруденции; Эд Дэвин и Рэй Кэтло, два высокопоставленных менеджера банка; Ларри Коди, важнейший из директоров. Зигги сложил руки, как будто для молитвы, и посмотрел вверх – на расписанный фресками потолок. Он уже знал, что сейчас произойдет.

«Мы назначаем Алана исполняющим обязанности президента», – сказал Коди. Только Коди, директор в TCNJ с 1988 года, мог преподнести Зигги такое заявление. Коди раньше был заместителем председателя крупнейшей в Нью-Джерси коммунальной компании Public Service Electric and Gas и без колебаний шел на резкие разговоры. Он сообщил новость быстро и без обиняков. Если банк утвердит это решение, Зигги придется отойти от дел и передать должность Алану.

Зигги молчал. По его мнению, совет директоров слишком уж серьезно относился к его раку. Он уже выздоравливал и в любой момент мог вернуться к работе. Разве они не понимают, что он по природе своей боец, что он умеет бороться – противостоять ударам, уклоняться от них и наносить ответные? На каком основании они вообще приняли такое эпохальное решение? По анализу крови? Он не дал себя остановить нацистам и уж точно не даст это сделать какому-то раку. Рак не имел значения – Зигги Вильциг жил в собственной реальности. Реальность своего состояния он мог успешно отрицать, потому что давно уже стал мастером создания альтернативной реальности.

«Врачи говорят, что у меня все хорошо, – сказал он. – У меня была отличная неделя».

Но совет директоров лучше понимал ситуацию и не мог бездействовать. Короля следовало низложить.

«Зигги, время пришло», – мягко сказал Коэн.

Зигги встал и вышел из конференц-зала к лифту по коридору, стены которого украшали дипломы и мемориальные таблички: ключ от города Джерси-Сити; свидетельство признания заслуг от Союза ортодоксальных конгрегаций Америки; награда острова Эллис в рамке, вручаемая иммигрантам, внесшим значительный вклад в историю Америки; два диплома почетного доктора – от Юридической школы Университета Хофстра и Юридической школы Университета Бенджамина Кардозо, основателем и членом совета директоров которого он был. Он спустился на лифте в вестибюль и поехал к себе домой в Форт-Ли. По свидетельству участников злополучного собрания, Зигги никогда больше не возвращался в банк.

Приехав к отцу в Форт-Ли, Айвен попытался успокоить отца. «Папа, все согласились, что ты должен отойти в сторону, – сказал он. – Нужно сосредоточиться на выздоровлении».

«Отойти в сторону? О чем ты вообще говоришь? – закричал Зигги. – Я никуда не ухожу. Упустить контроль за банком? Кто тогда его возглавит? – После некоторого размышления он добавил: – Может быть, вы с Аланом вдвоем. Одна голова – хорошо, а две лучше».

«Папа, – сказал Айвен, – не могут же два капитана управлять кораблем. Люди хотят, чтобы во главе был один человек. Пусть банк возглавит Алан. Он изучал бизнес в Уортоне, а я нет. Он тот, кто нужен на этом посту. Я лучше буду проводить больше времени с тобой. Все будет хорошо. Не беспокойся. Ты можешь доверять всем членам совета директоров».

Шерри привезла в квартиру в Форт-Ли Роджина Коэна. Они с Зигги были друзьями и трудились вместе тридцать лет. Коэн понимал, насколько болезненна для Зигги отставка.

«Нам не обязательно прямо сейчас делать заявление, – мягко сказал Коэн. – Пока можем сказать, что ты ушел в отпуск и оставил вместо себя Алана. Общественности мы поясним, что Алан работает в банке с 1987 года и дела с тех пор идут все лучше и лучше».

Семья наняла медсестру, чтобы она ухаживала за Зигги в квартире в Форт-Ли, где возобновилась игра в карты по вечерам понедельника. Раз такие сходки продолжались, положение дел по крайней мере внешне напоминало нормальное. Игра в джин рамми много лет оставалась у Зигги любимой. Ему нравился поединок один на один, возможность разгромить оппонентов, не дав им выиграть ни единой партии, и он всю следующую неделю отпускал кибицы («шутки» на идише), иронизируя над тем, как буквально уничтожил проигравшего. Карточная игра успешно отвлекала Зигги от состояния его здоровья.

В другие вечера Зигги, как правило, звонил Квинтам: он говорил обо всем, что придет в голову, ударялся в воспоминания, обсуждал текущие новости или рассказывал, какой документальный фильм недавно посмотрел по телевизору.

«Я брал одну трубку, – вспоминал Джерри, – моя жена Терри – другую, и мы часами разговаривали с Зигги. Даже больным он оставался умнейшим человеком из всех моих знакомых. Каждый раз, когда он приводил какой-то факт из истории или политики, который казался мне ошибочным, я проводил проверку – и он неизменно оказывался прав. Он любил пошутить и видел юмор в самых неожиданных ситуациях. Например, разговор о революции в России он мог внезапно превратить в стендап-шоу».

У Джерри Квинта была лицензия пилота, и он нередко летал на частных самолетах. Чтобы приободрить Зигги, он выступил с неожиданной идеей. Он позвонил в аэропорт Ла-Гуардия и сказал, что проводит фотосессию и просит разрешения пролететь над Палисейдс – с того берега Гудзона, что относится к штату Нью-Джерси. Затем он арендовал четырехместный вертолет, взлетел и направился на север над рекой. Подключив телефон к наушникам, он позвонил Зигги домой. Тот взял трубку. «Выходи на балкон!» – прокричал Квинт.

Зигги вышел, осмотрелся и – надо же! – увидел Квинта! Прямо в воздухе, в вертолете! Квинт направил вертолет сначала влево, потом вправо, развернулся над зданием, сделал круг, улыбнулся и помахал Зигги сверху. Больной Зигги прыгал как ребенок, махал руками, кружился в танце: «о боже, Квинт! Глядите-ка на этого шмука, который даже в карты играть не умеет! Смотрите, вот он, в воздухе! Это мои воздушные силы! Какая армия без военно-воздушных сил!» На короткое мгновение в Зигги снова зажглось пламя: он вспомнил, как вел войны с тиранами, как ставил на кон все. «Квинт! Чертов маньяк! Глядите-ка на него!»

«Мы еще долго со смехом вспоминали тот случай. Он ненадолго вновь стал собой, – сказал Джерри. – Но время работало против Зигги».

В Пресвитерианской больнице Колумбийского университета врачи сначала лечили рак Зигги талидомидом – препаратом, показавшим эффективность в лечении рака у животных, но у людей порой вызывавшим рвоту, легочную эмболию и сердечные приступы. Врачи изучили его ухудшившиеся показатели и порекомендовали дексаметазон, известный также как декадрон. Это лекарство справлялось с раком в двадцать пять раз лучше других стероидов, ветеринары применяли его как противовоспалительное средство при лечении лошадей, хотя у людей он мог вызвать серьезные побочные эффекты: дурноту, амнезию, спутанность сознания, головокружение, бессонницу и галлюцинации. Джерри Квинт, врач и друг Зигги, предупредил Вильцигов, что переход на декадрон сопряжен с серьезными рисками. «Мне порой звонят из полиции, – сказал он. – Им встречаются пациенты под декадроном, которые голыми расхаживают по шоссе. Он вызывает безумие». Но у Зигги выбора не было: его состояние постоянно ухудшалось, так что он дал врачам разрешение начать агрессивное лечение.