Шли годы, и Айвен наконец смирился с тем, что построить музыкальную карьеру на полставки невозможно. Он принес в жертву собственную мечту мечте отца, который хотел видеть его в своем банке.

Тем не менее Айвен все еще грезил о музыкальной карьере. Вдохновение он во многом находил в бродвейских мюзиклах, на которые родители брали его с детства. Он хорошо помнил магию «Волшебника страны Оз», напряжение «Вестсайдской истории», торжественность «Скрипача на крыше», романтичность «Молока и меда», юное буйство рок-мюзикла «Волосы» и деятельный идеализм «Человека из Ла-Манчи». Может быть, думал Айвен, еще не поздно попытаться осуществить и собственную мечту.

Осенью 2000 года Зигги выглянул с балкона своих новых апартаментов в Форт-Ли, штат Нью-Джерси, и снова восхитился видом Нью-Йорка через реку Гудзон. Ультрасовременные апартаменты принадлежали сперва Айвену, но затем он переехал в меньшую квартиру в Нью-Йорке. Не то чтобы новое жилье было в стиле Зигги, но сейчас, когда Наоми и дети перебрались в собственные квартиры, апартаментов с видом на Манхэттен с балкона ему вполне хватало.

Квартира Зигги располагалась на семнадцатом этаже «Плазы» – престижного жилищного кооператива в Нью-Джерси. Многие наниматели были клиентами TCNJ, «а остальные скоро ими будут», как говорил себе Зигги. Он сел за кухонный стол и начал добавлять финальные штрихи к ежегодному посланию акционерам. «Безусловно, – писал он, – 2000 год был лучшим в истории Трастовой компании Нью-Джерси». Снова, как и все последние тридцать лет при составлении годовых финансовых отчетов банка, он подробно расписал многочисленные успехи TCNJ: увеличение прибыли; появление новых и улучшение старых продуктов, услуг и филиалов. При Зигги активы банка увеличились к 2000 году со 180 миллионов до более 4 миллиардов долларов, причем без слияний и поглощений. «Мы с оптимизмом смотрим в успешное и доходное будущее», – завершил он послание и поставил подпись. Правда, сам он в последнее время чувствовал себя не очень хорошо, и кухонный стол был завален рецептами и инструкциями по приему лекарств от дурноты и головокружения.

«Несколько таблеток – и я буду как новенький», – сказал он себе.

Был четверг – значит, на следующий день он поедет в Kutsher’s. Приятная поездка по автомагистрали проветрит голову. Может быть, по дороге он заедет к Квинтам. С тех пор как больше тридцати лет назад он познакомился с ними в Saxony Hotel, Джерри Квинт, его жена Терри и дочь Келли стали для него второй семьей. Сейчас, когда Наоми переехала во Флориду, а дети зажили своей жизнью, общение с Квинтами составляло большую часть социальной жизни, остававшейся у Зигги.

«Когда Зигги впервые пригласил меня стать членом совета директоров, – вспоминал Джерри, – я ответил, что я врач и мне нечего там делать. Зигги же пояснил: “У нас уже есть там люди из Уортонской школы бизнеса, у которых есть ответы на все. А мне нужен такой человек, как ты, который знает, как задавать вопросы”».

«Вступление в банковский и финансовый мир на многое открыло мне глаза, – рассказывал Квинт. – Все, кто работал на Зигги, обычно запинались и мямлили. А я хорошо ладил с Зигги, потому что всегда говорил ему правду».

Джерри Квинт и как врач всегда старался быть честным с пациентами, поэтому, вступив в совет директоров TCNJ, он без колебаний высказывал свое мнение.

«Наверное, я единственный человек, который когда-либо велел Зигги Вильцигу идти в задницу. Зигги возмутился: “Что ты сказал? Ты не можешь такого говорить мне!” Что ж, я уже это сделал. Он внушал ужас всем, но не мне».

Зигги и Квинты вместе работали над различными благотворительными проектами. Джерри поддерживал некоммерческую организацию Winslow, которая давала возможность детям с ограниченными возможностями здоровья заниматься верховой ездой. Джерри и другие спонсоры хотели построить для Winslow площадку получше. Изначально разделить ипотеку согласились три банка, но затем один все же отказался. Банки редко самостоятельно финансировали НКО – слишком рискованно. Зигги и TCNJ пришли на помощь, и банк ссудил все необходимые деньги. Квинты высоко оценили этот добрый поступок.

Зигги позвонил Квинтам. Они предложили заехать к ним, чтобы вместе отправиться на обед. Квинты знали, чего следует ожидать в этом случае: Зигги явится в костюме и при галстуке, а когда все усядутся, скажет официанту, что все будут есть: «Всем курицу – но только темное мясо». Квинты любили проводить время с Зигги, им нравились его аристократические пристрастия, но, когда он приехал к ним домой, Джерри был очень обеспокоен его видом.

«Я уже долго пытался заставить его пройти диагностику, – вспоминал Квинт, – но было понятно, что ничего подобного он не делал. Он сказал, что на следующий день собирается ехать в Kutsher’s, так что я предложил ему переночевать у нас: от нас ехать в Kutsher’s ближе, а на втором этаже была свободная комната».

Ночью Квинты услышали, как Зигги тошнит. Они побежали наверх и увидели пол ванной весь в крови и лежащего на нем Зигги. Квинты погрузили Зигги в машину и поехали в больницу Джерри, где рентген и анализ крови показал, что организм Зигги пожирает четвертая стадия множественной миеломы – неизлечимого рака крови.

«Когда он впервые узнал, что у него рак, – вспоминала Шерри, – то позвонил мне и сказал: “Детка, я всегда выживаю. Я буду бороться с этой штукой и одержу победу. Не беспокойся”».

«Он знал, что вскоре умрет, но во время Холокоста так часто избегал смерти, что твердо поверил в свою неуязвимость – в то, что он сможет победить и болезнь. Он никогда не жалел себя. Он говорил, что в концлагере те узники, кто думал, что скоро умрет, в каком-то смысле уже были мертвы. Если ты думаешь о смерти, все кончено. Сам он не думал о смерти никогда».

Он отказывался верить сообщениям врачей. В последующие недели, если анализы крови показывали хотя бы малейшее улучшение, он игнорировал все остальное и объявлял семейству: «Вот видите? Мне лучше». Борьба была для Зигги обычным способом существования; бороться для него значило то же, что для других иметь карие глаза или еще какую-то постоянную примету внешности. Он боролся с нацистами, он боролся с ФРС и ФКСД – что ж, теперь он будет бороться с раком. Какой бы враг ни атаковал, он готов был сражаться. Так было всегда: он принимал бой в тех случаях, когда другие сочли бы ситуацию безнадежной; он не обращал внимания на боль и готов был пройти любое лечение, чтобы вернуться к настоящему делу – сохранению памяти о прошлом и построению светлого будущего.

Когда члены семьи приехали навестить его в квартире в Форт-Ли, Зигги попытался замаскировать свое состояние новой прической и ободряющими словами. «Я рад, что вы приехали, – сказал он детям, – но сейчас вам нужно съездить в банк и сказать, что мы собираемся приобрести другой банк. Скажите, что у меня деловые командировки, потому-то в последнее время я там и не показываюсь. Не хочу, чтобы думали, будто я болен». Слухи о том, что президент банка болен, могли подорвать доверие клиентов или акционеров к здоровью самого банка, а это для Зигги было гораздо хуже, чем рак.

Он не мог надолго покидать свое жилище – кости были уже слишком хрупкими, но в начале 2001 года совет директоров банка сообщил, что нужно обсудить важный вопрос, так что Зигги для этого необходим. Он надел костюм и галстук, тщательно причесал волнистые волосы, к счастью никак не пострадавшие от химиотерапии. Водитель приехал к нему в семь утра, осторожно помог ему разместиться на заднем сиденье и повез на Джорнал-сквер в Джерси-Сити. Небо было безоблачным. Стоял морозный зимний день.