двух баб-ворожеек, которые ворожат не только на дворовых, но и на императора, чтоб был милостив. Тут же выяснилось, что Кондратьев уже сидит в Сенатской конторе по делу Мазепы. Туда же сдали и девку[375].

Все это были единичные случаи. В 1718 г. рассматривалось два колдовских дела, в 1719 г. – три. Небольшой подъем был после учреждения Сената. В 1721 г. шесть процессов, но потом вплоть до 1725 г. не больше пяти в год. Вопросом теперь ведали большей частью власти духовные, что, кажется, привело к смягчению наказаний. Тем не менее до полной победы над бесами было еще далеко.

* * *

При Анне Иоанновне в первые годы правления появился специальный рескрипт, противоречивые формулировки которого вели к ужесточению мер против колдунов. 25 мая 1731 г. Сенат опубликовал именной указ государыни «О наказании за призывание волшебников и о казни таковых обманщиков»: «Понеже известно Ея Императорскому Величеству учинилось, что в России некоторые люди, забыв страх Божий и вечное за злыя дела мучение, показывают себя, будто они волшебства знают и обещаются простым людем чинить всякие способы; чего ради те люди и призывают их к себе в дому и просят их о вспомоществовании в злых своих намерениях, что те мнимые волшебники им обещаются и за то получают себе немалые прибытки, а прельщающиеся на те их душевредные способы возприемлют себе втуне убытки, паче же гнев Божий, а по гражданским правам наказания, а иные по винам и казни; того ради, по указу Ея Императорского Величества, Правительствующий Сенат приказали:

О вышеперечисленном во всей Российской Империи публиковать из Сената печатными указами, дабы впредь никто никаких мнимых волшебников в домы явно и тайно не приводили и к ним в домы не ходили, и на пути о волшебствах разговоров с ними не имели, и никакому душевредному их учению не обучались. А ежели впредь кто гнева Божия не боясь и сего Ея Императорского Величества указу не страшась, станут волшебников к себе призывать, или к ним в домы для каких волшебных способов приходить, или на путях о волшебствах разговоры с ними иметь, и учению их последовать, или какие волшебники учнут собою на вред, или мняще, якобы на пользу кому волшебства чинить: и за то оные обманщики казнены будут смертию, сожжены; а тем, которые для мнимой себе душевредной пользы, станут их требовать, учинено будет жестокое наказанье, биты кнутом, а иные, по важности вин, и смертью казнены будут; а буде означенные обманщики такие богомерзкия дела за собою имеют и вины свои в том объявят сами, без доношения на них от других кого: и оныя вины отпущены им будут без всякого изтязания»[376].

С одной стороны, речь об обманщиках («мнимых волшебниках»), а с другой стороны, само волшебство признается «душевредным» и «богомерзским», эффект от него «мнимый и душевредный». При этом для всех – мнимых и нет – предусмотрена смертная казнь. Документ служит ярким примером просвещенческого двуличия, когда церковные догмы повергать, казалось бы, никто не хочет, но мода требует ставить их под сомнение.

Этот указ был широко растиражирован, и ссылки на него стали обязательными при вынесении приговора. Фактически он дал сигнал к новой кампании против ведьм и кудесников. В период 1732–1740 гг. было расследовано 40 дел, в пятнадцати из которых дана на него ссылка[377]. Однако это стало последней волной колдовских процессов в России.

В 1736 г. в последний раз был сожжен колдун. Его тоже хотели помиловать, но опоздали. Позднее смертная казнь к делам о волшебстве не применялась. При Елизавете Петровне и Екатерине Алексеевне на такие меры действовал мораторий. В указах теперь фигурируют «суеверцы» и «обманщики», которые понимаются «простыми людьми», то есть само колдовство причисляется к сфере понятий низшей социальной страты. У дворян теперь это область шуток и пренебрежения, хотя, конечно, эксцессы случались еще долго.

В 1745 г. в доме дьякона Успенского женского монастыря во Владимире Федора Андреева нашли «приличные к волшебству и заговорные письма, между которыми явилось письмишко на малой бумашке» с заговором на власть. Из еретиков его хотели перевести в колдуны, пытались передать в Тайную канцелярию, но там не приняли – вернули в Синод.

В 1754 г. под подушкой императорской кушетки нашли корешки с намотанными на них волосами. Этот мусор сразу привел к колдовскому процессу, поскольку при дворе Елизаветы Петровны мнительных было еще предостаточно. Но дело ничем не закончилось.

С 1758 г. в Тайной канцелярии расследовали случай камергера Петра Васильевича Салтыкова, который рассыпал по галереям Зимнего дворца чародейские порошки, желая снискать расположение государыни, а также получить уплату карточных долгов и отпуск от двора. Петр Васильевич был представителем высшей элиты страны, старшим сыном генерал-аншефа В. Ф. Салтыкова, бывшего некогда генерал-полицмейстером Санкт-Петербурга, а также братом Сергея Васильевича Салтыкова – первого из фаворитов императрицы Екатерины. Он стал чуть ли не последним в XVIII в. представителем придворных кругов, уличенным в колдовстве ради снискания расположения государыни. Впрочем, сама императрица считала его «потешным» глупцом и высмеивала приверженность «суевериям». Дело продолжало дополняться подробностями вплоть до 1796 г. и составило ок. 1 000 листов. Никакого серьезного наказания Салтыков не понес[378].

* * *

После Петра и при Анне Иоанновне громких процессов больше не было. Эпоха «политического колдовства» ушла. Небольшой всплеск при Елизавете был связан со старорежимными взглядами самой царицы, далекой от новомодных идеалов. Она, как потом записала императрица Екатерина, «верила в чары и колдовство». Доносы о злокозненном волшебстве на здоровье или волю государыни случались весь XVIII век и традиционно рассматривались очень тщательно. Но фактически колдовство перешло в область этнографии.

В 1770 г. императрица Екатерина выпустила указ «О предостережении судей от неправильных следствий и решений по делам о колдовстве и чародействе и о наказании кликуш плетьми яко обманщиц»[379]. Для нее колдуны – «мнимые чародеи», а волшебство – «пустая мечта» и «осязательная ложь». Это, конечно, не был запрет на появление колдовских дел, но все судьи вполне буквально поняли, что любой такой процесс – это необычное исключение. В 1775 г. для расследования подобных «воображаемых» преступлений были созданы так называемые «совестные суды». Если раньше о колдунах могли сыскивать как светские, так и церковные инстанции, то теперь – все туда.

Финалом процесса низведения бесовских козней к шутке стали статьи 224 и 226 в Уставе Благочиния, изданном 8 апреля 1782 г., где декларировалось:

«Подтверждается запрещение колдовства или чародейства или иного подобного обмана, происходящего от суеверия или невежества или мошенничества, и для оного начертание на земле, или курение, или пугание чудовищем, или воздушные или водяные предвещания, или толкования снов, или искание клада, или искание видений, или нашептание на бумагу или траву или питье»[380].

И при