Сходство этого образа с адронным бутстрапом поразительно. Метафора сети Индры должна быть признана первой бутстрап-моделью, разработанной восточными мудрецами примерно за 2500 лет до возникновения физики частиц. Буддисты настаивают, что взаимопроникновение не может быть осознано при помощи разума и должно переживаться просветленным сознанием в состоянии медитации. Дайсэцу Судзуки утверждает, что Будда (в Гандавьюхе) уже не человек, живущий в мире, который воспринимается в категориях пространства и времени. Его восприятие не подчиняется законам здравого смысла и логики. Будда из Гандавьюхи живет в особом духовном мире, имеющем свои законы[268].

Ситуация в современной физике практически совпадает с описанной выше. Представление о том, что всякая частица содержит в себе все остальные, непостижимо с точки зрения обычного пространства и времени. Оно описывает реальность, которая, подобно действительности Будды, имеет свои законы. В случае адронного бутстрапа это законы теории относительности и квантовой теории, и их суть в том, что силы, удерживающие частицы друг возле друга, сами по себе являются частицами, участвующими в обменах через кросс-каналы. Это положение может быть сформулировано математически, но визуализировать его крайне сложно. Оно представляет собой особую релятивистскую составляющую бутстрапа, а поскольку непосредственное восприятие четырехмерного мира пространства-времени нам недоступно, мы с трудом можем представить себе, что каждая отдельная частица содержит все остальные и одновременно оказывается частью каждой из них. Как ни странно, Махаяна по этому вопросу придерживается точно такого же мнения. По словам Дайсэцу Судзуки, когда нечто противопоставляется всему остальному, оно воспринимается как нечто пронизывающее всё остальное и в то же время содержащее в себе все его части[269].

Представления о том, что каждая частица содержит в себе все остальные, появились не только в восточной, но и в западной мистической философии. Они скрыто присутствуют, в частности, в следующих знаменитых строках английского поэта Уильяма Блейка[270].

В последнем случае мистический подход к восприятию мира приводит к возникновению образа, построенного вполне в духе бутстрапа: если поэт видит целый мир в крупице песка, то современный физик видит его в адроне.

Схожий образ появился и в философии Лейбница, считавшего, что мир состоит из фундаментальных субстанций, которые он называл «монадами» и каждая из которых должна отражать в себе весь мир. Это привело ученого к такому взгляду на материю, который имеет немало общего с учением буддизма Махаяны и адронным бутстрапом[272]. В своей «Монадологии» Лейбниц пишет следующее.

Интересно, что сходство этих строк с отрывком из «Аватамсака-сутры», приведенным выше, объясняется прямым влиянием идей буддизма на Лейбница. Джозеф Нидэм утверждал[274], что Лейбниц был хорошо знаком с китайской философией и культурой благодаря переводам, которые он получал от монахов-иезуитов, и мог вдохновляться идеями неоконфуцианства, представленными в сочинениях Чжу Си, с которыми ему удалось ознакомиться. Один из источников учения неоконфуцианства — буддизм Махаяны, особенно школы Аватамсака (кит. Хуаянь). Нидэм, в частности, упоминает в связи с монадами Лейбница притчу о жемчужной сети Индры.

Более тщательное сопоставление представлений Лейбница об «отношениях отражения» между монадами с понятием взаимопроникновения в Махаяне обнаруживает, что эти два понятия сильно отличаются друг от друга, а буддийское понимание материи гораздо ближе по духу к современной физике, чем теория Лейбница. Видимо, основное различие между «Монадологией» и буддийской философией состоит в том, что монады Лейбница — фундаментальные субстанции, рассматривающиеся как окончательные составляющие материи. Лейбниц начинает «Монадологию» так: «Монады, о которых мы будем сейчас говорить, есть не что иное, как простейшие субстанции, входящие в состав сложных объектов; простые, что означает: не имеющие частей… Все эти монады представляют собой истинные атомы природы и, в некотором смысле, элементы всех вещей»[275]. Такой «фундаменталистский» подход противоречит философии бутстрапа и учению Махаяны, которые отрицают существование фундаментальных сущностей или субстанций. Образ мышления Лейбница накладывает отпечаток и на его взгляды на природу сил, воспринимаемых им в качестве законов, заложенных в природу «божественным указанием», и коренным образом отличающихся от самой материи. «Силы и активность, — пишет Лейбниц, — не могут быть только состояниями такой пассивной вещи, как материя»[276]. Это положение тоже противоречит современной физике и восточному мистицизму.

Основное отличие монад от адронного бутстрапа заключается в том, что они не способны взаимодействовать друг с другом: у них «нет окон», как говорит Лейбниц, и поэтому они зеркально отражают друг друга. А в адронном бутстрапе, как и в Махаяне, основной акцент делается на взаимодействие или «взаимопроникновение» всех частиц. Принципы мировоззрения как бутстрапа, так и Махаяны предполагают, что все объекты должны рассматриваться только в «пространственно-временных» категориях, т. е. в качестве событий, взаимопроникновение которых может быть осознано, только если мы признаем, что пространство и время тоже проникают друг в друга.