Рядом со строгим, склонным осуждать, нервным или грубым человеком вы можете почувствовать себя напуганным, брошенным или униженным, и это никак не поможет вам справиться со своим травматическим стрессом. Временами старые чувства могут всколыхнуться, если вам покажется, что ваш психотерапевт напоминает человека из вашего прошлого, который причинил вам вред. Остается только надеяться, что вы сможете совместно с этим справиться, так как, согласно моему опыту, глубокие положительные эмоции по отношению к психотерапевту являются обязательным условием выздоровления. Кроме того, я считаю, что невозможно вырасти над собой и измениться, не чувствуя при этом, что ты оказываешь какое-то влияние на лечащего тебя человека.

Самый главный вопрос следующий: кажется ли вам, что вашему психотерапевту интересно узнать, кто вы такой и что вам, а не какому-то типовому «пациенту с ПТСР», нужно? Являетесь ли вы для него лишь перечнем симптомов из какого-то диагностического опросника или же ваш психотерапевт стремится постичь природу ваших действий и мыслей? Терапия подразумевает сотрудничество – совместное изучение вашего «Я».

Многие из них крепко держатся за воспоминания про некого учителя, соседа, владельца магазинчика, тренера или проповедника, показавшего, что ему не все равно, и эти воспоминания зачастую становятся отправной точкой в обучении доверию людям. Мы не безнадежный вид. Работа с психологической травмой больше связана с воспоминаниями о том, как мы выжили, чем с нашими дефектами.

Я также прошу своих пациентов представить, какими они были, когда только появились на свет – были ли они милыми и энергичными. Все они полагают, что были, и более-менее представляют, какими они, должно быть, были до перенесенной травмы.

Некоторые люди не помнят никого, с кем чувствовали бы себя защищенными. Для таких пациентов взаимодействие с лошадьми или собаками может быть куда безопаснее, чем общение с другими людьми. Этот принцип в настоящий момент весьма эффективно применяется во многих лечебных программах, в том числе в тюрьмах, программах реабилитации и при лечении ветеранов. Дженнифер, одна из первых выпускников центра «Ван дер Колк» (23), которая пришла в эту программу неконтролируемой, безмолвной четырнадцатилетней девочкой, на выпускном сказала, что важным первым шагом для нее стало то, что ей доверили ухаживать за лошадью. Растущая привязанность к лошади помогла ей почувствовать себя достаточно защищенной, чтобы начать взаимодействовать с персоналом центра, а затем сосредоточиться на учебе, сдать выпускные экзамены и поступить в колледж (24).

С момента нашего рождения наши отношения выражаются в виде отзывчивых лиц, жестов и прикосновений. Как мы видели в седьмой главе, так зарождается привязанность. Психологическая травма приводит к нарушению физической синхронности: если зайти в зал ожидания клиники по лечению ПТСР, то сразу же можно отличить пациентов от персонала по их застывшим лицам и обмякшим (но при этом одновременно и возбужденным) телам. К сожалению, многие психотерапевты не обращают внимания на эти сигналы и сосредотачиваются лишь на словах своих пациентов.

Лечебную силу коллектива, выраженную в музыке и ритме, я в полной мере осознал весной 1997 года, когда наблюдал за работой Комиссии по установлению истины и примирению в Южной Африке. В некоторых из мест, которые мы посетили, по-прежнему бушует ужасное насилие. Как-то я присутствовал на собрании жертв изнасилования во дворе клиники в поселении под Йоханнесбургом. Мы слышали звуки выстрелов в отдалении, в то время как из-за забора поднимался дым, а в воздухе витал запах слезоточивого газа. Позже мы узнали, что в тот день было убито сорок человек.

Тем не менее, несмотря на чужую и пугающую обстановку, собравшаяся группа выглядела до боли знакомо: все женщины сидели, ссутулившись – печальные и застывшие, – в точности как на собраниях терапевтических групп для жертв изнасилования в Бостоне, коих я повидал немало. Я ощутил знакомое чувство беспомощности и, сидя в окружении поникших людей, сам тоже почувствовал моральный упадок.

Я поклялся себе применить увиденное в своей собственной практике и заняться изучением того, как ритм, песни и движения способны помочь в лечении психологической травмы.

Мы подробнее поговорим об этом в двадцатой главе, посвященной театру, где я покажу, как группа молодых людей – в числе которых малолетние преступники и приемные дети из группы риска – постепенно учится совместно трудиться и полагаться друг на друга, будь то в шекспировских постановках или в процессе создания мюзиклов. Разные пациенты рассказывали мне, как им помогли хоровое пение, айкидо, танго и кикбоксинг, и я с радостью делюсь их рекомендациями с другими людьми, которые приходят ко мне на лечение.

Еще один важный урок об исцеляющей силе ритма я усвоил, когда врачей из нашего Центра травмы попросили заняться пятилетней немой девочкой по имени Ин Ми, удочеренной из китайского приюта. После нескольких месяцев неудачных попыток установить с ней контакт мои коллеги Дебора Розель и Лиз Уорнер осознали, что у девочки была неисправная система ритмичного взаимодействия – голоса и лица людей вокруг не находили в ней отклик. Это привело их к сенсомоторной терапии (25).

Клиника сенсорной интеграции в городе Уотертаун, штат Массачусетс – чудесная игровая площадка в помещении, заполненная качелями, бассейнами с разноцветными резиновыми шарами – настолько глубокими, что в них можно полностью спрятаться, гимнастическими бревнами и лестницами, ведущими к платформам, с которых можно нырять на поролоновые матрасы. Персонал «искупал» Ин Ми в бассейне с пластиковыми шарами, чтобы она ощутила на своей коже их прикосновение. Они помогали ей качаться на качелях и укрывали ее утяжеленным одеялом[44]. Полтора месяца спустя что-то изменилось – и она заговорила (26).