нее небесного цвета платье, необычная кудрявая прическа, а кожа… сияет нежностью… Такая простота в ней… За маской я не увидел черт её лица, лишь алые пленяющие губы и изумрудные глаза.

В душе возникает ни с того ни с сего беспричинное волнение. Уже без смеха, с напряжением уточняю я, сев на край кровати и свесив ноги, и поглядывая на матовый свет луны в окне:

— Вам удалось поговорить друг с другом?

Мейсон со сладостным волнением докладывает, как они познакомились, столкнувшись в зале, как он, словно настоящий рыцарь, защитил её словом от какого-то мужчины. А как она его зацепила лишь одной фразой, ответив на вопрос о ее имени: «Мэрилин Монро»!

Резко вскочив, я тру лоб ладонью, покусывая нервно нижнюю губу. Мейсон продолжает описывать неизъяснимую красоту девушки, а я, растерявшись, предчувствую нагрянувшую очередную проблему, нарушающую мирное течение жизни.

«Это был он? Как я могла не узнать его?»

— И… и… что ты собираешься делать? — давлюсь я словами, ходя взад-вперед по части комнаты, держась за голову.

— Искать, конечно! И ты мне поможешь! Наверняка, ты знаешь всех известных моделей! А она точно такая! О, эти безупречные черты!.. Она!.. Ах!.. Я разыщу! Разыщу ее!

При этой мысли обращаюсь взглядом на картину, висевшую на стене, на которой запечатлена царица, руку которой целует мужчина, сидевший перед ней на коленях, и меня пронзает жаром.

— И как ты предполагаешь это сделать? — оправившись от замешательства, говорю я, конвульсивно глотая, ставшую поперек, слюну.

Слышится импульсивный, настораживающий меня смех:

— Не посчитай меня полоумным, но у меня есть одна вещичка от нее — потерянная туфелька. — Я застываю, как мумия, окончательно разоблачившая по описанию даму в голубом, у которой, наверное, в крови плодятся проблемы, невольно выходящие наружу.

Бормоча, что он походит на принца из сказки, ищущего «Золушку», он что-то спрашивает, но звонок прерывается на полуслове. Долго не смыкая глаз, с потрясенным взглядом смотря на потухший телефон, с разряженной батареей, я спрашиваю саму себя: «Что же сулит завтрашний день?»

Входит Джексон. Можно определить по глазам, что им овладел страх тот же, что и мною, — страх неизвестности.

— С кем ты разговаривала? — допытывает меня, занимая прежнее место и туша перед этим свет.

Ночной мрак прорезает лишь слабо освещенные лучи уличного фонаря. А луна, подслушав мой разговор, притаилась под черными завесами непроницаемой темноты.

— А ты? — Язык прилипает к гортани.

Я укладываюсь на спину, впиваясь глазами в потолок со смоляными устрашающими очертаниями, прокручивая минуту, когда припала в объятия к принцу на чёрной колеснице. «Мэрилин Монро». Язык без костей. Только я, только я могла присосаться к очередной сложности, веющей неприятностями.

— Я спросил первым. — В его тоне можно счесть легкую степень тревоги и задумчивости, ибо произнесенная им фраза последовала не сразу же.

Краем глаза распознаю, что он смотрит так, будто в моих глазах пытается прочесть истину. Зная, что мой ответ может неприятно на него подействовать, собравшись с мыслями, я все же сознаюсь:

— Мейсон. Сын Марка.

В тишине и глубокой темноте слышится его нервное проглатывание слюны.

Он ложится.

— Это всё, что я услышу в ответ?

Незамедлительно я накладываю одно суждение на другое:

— Он влюбился в одну девушку-модель и позвонил узнать, знаю ли ее я. И также он….

С гложущей непреоборимой ревностью, зажимая ладонь в кулак, лежащий на постели, едва касающийся моего бедра, он обрывает мои оправдания:

— Чертовщина! Откуда он вообще взялся? — бьет рукой по одеялу. — Он питает к тебе больше, чем симпатию! И то объятие…

— Не говори глупостей, — стараюсь я его опровергнуть, но сама начинаю сомневаться в правдивости своих слов. — Он всего лишь мне друг, сын мужчины моей матери.

— Он не имеет права так часто досаждать тебя! — К Джексону вернулось изложение указаний. — И если он — сын Марка, это еще не значит, что он не может не влюбиться в тебя!

— Ерунда! — стараюсь умерить его злобу, обдумывая, как перевести диалог в его сторону.

Разжигаемый каждой мелочью, он заговаривает страстным голосом, с мощью набрасываясь на мои губы:

— Ты злоупотребляешь моим терпением, малышка! — Его глаза излучают дерзкий огонь.

Как только я расспрашиваю о контакте, ведшим с ним тайную беседу, он хранит упорное безмолвствие, покрывая меня огненным взглядом, с ненасытной жадностью распаляя от каждого прикосновения в пылу страсти, и я не успеваю отклоняться от его бурных ласк и тону в безумном жгучем наслаждении.

Яростное сплетение тел зажигает пожар в груди, и мы, растворившись в бесконечном блаженстве, засыпаем.

Глава 25

Милана

Простуда уложила Джексона в постель, потому проведение последних генеральных репетиций перед выступлением я решительно взяла на себя. Ритчелл и Питер уехали и прибудут только за пару дней до главного волнующего торжественного события, которого, как мне кажется, я жду больше, чем они. В душе снова образуется тягостное чувство одиночества. Я силюсь его прогнать, пытаюсь отвлечь свое внимание, но оно продолжает кусать, доноситься неведомо откуда и теребить меня за край души, как щенок, жаждущий еды, тащит хозяина за край одежды.

После завершения работы я съездила к бабушке и дедушке Даниэля, не перестающие изнывать от горя и питать надежды на его возвращение.

В мой рассудок невольно стремятся попасть скорбные мысли, так и твердящие: «Вот если бы тогда в Милане ты ответила ему, то узнала, что случилось с ним и смогла помочь…» Остается молиться небесам, чтобы предначертанное не снизошло к «добродетелю» раньше положенного. В противном случае я буду чувствовать себя запятнанной своей же грубой ошибкой, приведшей к необратимым последствиям.

Бегло перекусив в местном кафе, я еду к «Храму Дебод», на встречу с Мейсоном, нервирующим меня всё утро любовными рассказами о той даме, которую он повстречал на маскараде, и которая поселилась в его сердце, даже не спросив его об этом.

Осыпая себя ругательствами, я соображаю, что обладаю блистательным талантом приковывать к себе, как магнитом, самые нелепые случаи.

Что же мне с ним делать? С каждой минутой общения с ним, изучая его, я более чем убеждена, что он не позволит сдаться и найдет эту девушку, которой являюсь я. Сказать, что это я? Или накапливать новую ложь? Если выбрать первый вариант, то ревность со стороны Джексона возродит новый плод, как искусственный фрукт, размеров в три больше натурального; не сказать, значит, взращивать ложь, а мы еще не разобрались с той, что не перестает мучить, как неугомонный ветер.

Задумав, что буду действовать по прибытию овладевшего соблазном, погружаюсь в упоение над необычным