Вот они в павильоне. Вот та дверь, которая отделяет их от преступной жены и вероломного брата. Затаив дыхание, на цыпочках, они подкрались к двери и стали прислушиваться.

В соседней комнате говорили вполголоса, но все же можно было различить умоляющий голос короля и грустные, прерываемые рыданиями ответы Анны.

Мало-помалу разговор стал нежнее, любовнее, послышались поцелуи…

— Теперь пора! — прошептал Лорен.

Филипп толкнул дверь, и они очутились в будуаре герцогини. В комнате царствовал полумрак, но свет фонаря был достаточно ярок, чтобы осветить фигуры короля и Анны, которую он держал в своих объятиях.

— A, сир, — неистово крикнул Филипп. — Вот вы как охраняете честь вашего брата!.. Теперь мне понятно, мадам, почему вы так чуждаетесь вашего мужа!

Король был бледен, как полотно.

— Филипп, прошу тебя… успокойся… это… страшное недоразумение… мы ожидали встретить здесь… герцогиню Лавальер…

Герцог Орлеанский дико захохотал:

— Какой стыд! Король Франции унижается до лжи!..

Но я не так прост, чтобы позволить одурачить себя этой сказкой! Нет, я кровью смою этот позор!

Он выхватил шпагу и бросился к королю. В это самое мгновение Лорен бросил фонарь, оставив трех действующих лиц в совершенной темноте.

— Был и будет всегда дурак!.. — прошептал он и, выбежав из комнаты, бросился в парк.

— Часовой, огней!!! — громовым голосом закричал король. — Нуврон, де Брезе, Фейльад, все сюда!.. Бегите, дорогая Анна, — шепнул он герцогине, которая поспешила скрыться.

В ту же минуту сбежались придворные, слуги, часовые — все со свечами в руках.

— Маршал Фейльад, мы приказываем вам арестовать герцога Орлеанского! Он должен находиться под домашним арестом в Сен-Клу. Немедленно отвезите его туда под конвоем!

В ту же ночь герцог был препровожден в Сен-Клу. Когда он остался один в спальне и, измученный душевно и физически, бросился на свою постель, ему послышалось, что кто-то тихонько отворяет потайную дверь.

— Кто там?! — крикнул он. — Неужто ты, Лорен?!

— Разумеется, я!

— Увы! Все погибло, все испорчено!..

— Еще бы! Самый преданный друг короля не мог бы оказать ему такой услуги, как вы своей безумной выходкой!

— Слушай, Лорен, я никогда не отличался ни рассудительностью, ни настойчивостью в исполнении моих планов, но теперь я во что бы то ни стало исполню свое намерение — моя жена должна умереть!

— Именно теперь-то этого и нельзя сделать!

— Почему?

— Потому что при настоящих обстоятельствах подозрение в ее смерти непременно падет на вас. Прежде чем предпринимать что-либо, вам нужно примириться с королем, а это может случиться не раньше, как через несколько месяцев. К тому времени ваш пыл совершенно остынет!

— Моя ненависть к герцогине будет продолжаться вечно!

— Вы всегда так говорите! А потом я же остаюсь виноват.

— Если ты не веришь моим словам, то я готов дать тебе письменное приказание!

Филипп быстро вскочил с постели, схватил лист бумаги и написал, что приказывает Лорену погубить герцогиню Орлеанскую каким бы то ни было способом.

Лорен только и ждал подобного документа. Теперь Филипп был в его руках, и он мог безвозвратно погубить его этим ничтожным листком бумаги.

В Париже жил в это время некто Гаржу, состоявший в качестве комика в труппе Бурзольта, но вместе с тем занимавшийся аптекарством.

Лорен давно уже знал этого низкого, бессовестного человека, который из-за денег готов был пойти на что угодно, даже на преступление. К этому-то господину Лорен обратился с просьбой приготовить для него тонко действующий яд. После долгих переговоров, которые велись только с той целью, чтобы выманить побольше денег у Лорена, Гаржу согласился, и через несколько дней молодой человек уже имел в своем кармане драгоценный сверток с ядом.

Около года прошло со времени ночной сцены, разыгравшейся в Версале. Филипп не делал никаких попыток к примирению. В Сен-Клу нарочно медлили, чтобы последующие события не могли быть приписаны герцогу Орлеанскому.

Наконец за несколько недель до Нового года герцог де Гиш явился в Версаль и передал королю от имени герцога Орлеанского письмо, в котором тот униженно просил прощения у его величества за свой безумный поступок, вызванный единственно чувством ревности.

Король сам очень желал замять это дело, наделавшее так много шума, и ожидал только, чтобы первый шаг был сделан со стороны брата, поэтому он принял очень милостиво это послание и собственноручно написал ответ, в котором выражал свое удовольствие по поводу миролюбивых намерений брата и приглашал его на другой же день приехать в Париж, чтобы отпраздновать по семейному их примирение.

На следующее утро Филипп отправился в Версаль. Король принял его в своем кабинете в присутствии одного только маршала Фейльада, дружески обнял и сказал:

— Забудем все недоразумения! Будем помнить только, что мы оба происходим из одной великой королевской фамилии и должны заботиться о величии нашей династии и о славе и могуществе Франции. Мы так глубоко уверены в искренности вашего раскаяния, что с этой минуты вверяем вам нашу жизнь и безопасность. Мы делаем вас начальником нашей лейб-гвардии!

Людовик XIV взял своего брата под руку и вывел его в соседнюю комнату, где по обыкновению находилась целая толпа придворных. Король объявил им о новом назначении герцога Орлеанского. Затем оба брата в сопровождении самых приближенных лиц отправились на половину королевы-матери, где уже находились королева Терезия, вдовствующая королева Генриетта и Анна. Весь день королевская семья провела в дружеской интимной беседе. Этот счастливый день должен был по желанию короля закончиться парадным балом.

Все время Филипп Орлеанский находился в каком-то чаду: он сознавал только, что в его нравственном состоянии совершается какая-то перемена. Милостивое обхождение короля, красота Анны, ее предупредительность и любезность имели на него самое благотворное влияние. Он чувствовал, как все его злые инстинкты уступали место добрым помыслам.

По окончании бала, провожая свою очаровательную супругу на ее половину, герцог остановился в нерешимости, не зная, следовать ли ему за Анной или же по обыкновению отправиться в свои покои.

Герцогиня, заметив это, сказала ему с любезной улыбкой:

— Не хотите ли зайти ко мне? Мы бы поболтали с вами часок-другой!

Герцог поспешил отпустить свою свиту и последовал за женой в ее роскошный будуар. Оставшись наедине с Анной, он забыл всю свою ненависть к ней, все свое оскорбленное самолюбие, он видел перед собой эту восхитительную женщину и чувствовал, что не в силах бороться с ее очарованием.