В зале началось настоящее светопреставление.

Одни хотели отправляться немедленно.

— Мы можем опередить чертову бурю и перейти через горы прежде, чем она настигнет нас, — заявил бывший автодилер Боб Ганиш. — Без обид, ребята, но мне хотелось бы увидеть новые лица.

— Многим из нас не хочется бросать то, что им дорого, — подняла руку Эбби, — но, может, лучше бросить. Проголосуем?

Мэтт возразил, что надо оставаться в Бьюкенене, хотя бы до тех пор, пока бостонцы не разработают более солидный план. Он хотел, чтобы с ними поговорил кто-нибудь, помимо Джоуи. Переждать бурю, затем подумать о переезде. Нельзя принимать такие решения поспешно.

На самом деле мысль об отъезде ужасала его. Он не хотел оставлять Бьюкенен. Господи, только не сейчас!

На Бьюкенене рано было ставить крест. В городе все было цело, все работало, пусть и слегка поизносилось.

«Надежда есть, — хотел сказать он. — Мы что-нибудь придумаем. Это еще не конец».

Киндл высказался за то, чтобы отложить дебаты до выяснения подробностей.

— Я сам впервые об этом слышу, хоть и составляю половину подкомитета по радиосвязи. — Он искоса посмотрел на Джоуи Коммонера.

Его предложение было принято пятью голосами против двух.

Мэтт рассеянно выслушал еще три доклада и в полночь объявил об окончании собрания.

Ему хотелось лечь и хорошенько выспаться, отложив на несколько часов все свои внутренние дебаты.

Но когда он свернул к дому, то увидел на подъездной дорожке Энни Гейтс.

«Она пришла пешком», — подумал Мэтт.

Ее машины нигде не было видно. Никто из контактеров не садился за руль. Иногда он видел их на улицах, идущих легкой, нечеловеческой, как признала бы Рэйчел, походкой.

От вида Энни его объял страх.

Он избегал ее месяцами, ведь она была одним из неизвестных в уравнении, которое он не мог решить… и потом, он спал с ней, когда она была человеком, любил ее, когда она была человеком. Но поправку на это он не делал.

Теперь она пугала его. Она дожидалась его у дверей, под фонарем, одетая легко, не по погоде, и смотрела на него с ужасающим сочувствием. Ужасающим, потому что оно было искренним, потому что ей хотелось выговориться.

— Рэйчел отправилась Домой, — сказала Энни. — Мэтт, она больше не здесь. Она попросила меня передать тебе… — Тон Энни был серьезным и печальным. — Говорит, что скучает по тебе. Любит тебя и сожалеет о том, что не попрощалась.

Энни не была человеком, но Мэтт свесил голову на ее бледное плечо и заплакал.

Той зимой в океанах расцвела удивительная жизнь.

Приняв во внимание термальный дисбаланс планеты и желание людей восстановить равновесие, Странники засеяли беспокойную гидросферу Земли новыми организмами.

Эти организмы размножались на мелководье. Как фитопланктон, они питались минеральными веществами, поднимавшимися на поверхность с глубины, солнечным светом и самой водой, собирая себя из атомов водорода и кислорода. Весь океан был их пищей, и организмы Странников ежеминутно тяжелели.

Размножившись, они покинули богатые кремневыми водорослями прибрежные воды. Их роль в изменении экологии океана была временной, и нужно было оставить достаточно настоящего фитопланктона для питания криля. Поэтому они продолжили размножаться вдали от берегов, где пищи было меньше.

За осень их стало столько, что они, словно радужная нефтяная пленка, покрыли сотни квадратных миль водной поверхности.

Тогда они принялись за основную работу: начали поглощать из атмосферы углекислый газ и удерживать в себе — как фитопланктон, только в разы более прожорливый.

Океаны выкачивали из воздуха углекислоту.

Население Земли уменьшалось с каждым днем.

В Большем Мире некоторые деяния оставались malum in se, но ни одно не было malum prohibitum[34]. Ограничения тысяч поколений были отменены Контактом. Последние адепты плоти восхваляли свои тела, даже когда те стали бледными и почти невесомыми.

Они танцевали под беззвучную музыку в заброшенных мечетях, занимались любовью, тысячью разных способов, в тени храмов. Смеялись, обнимались, отдавались друг другу в лучах арабских закатов, восточных полдней, африканских рассветов.

Каждый день кто-нибудь отбывал в Больший Мир, а их брошенные кожи — призрачное войско — летели по улицам Джакарты, Пекина, Рейкьявика, Кейптауна, пока не рассыпались в пыль, которую развеивали ветра.

Мэтт Уилер взял школьную тетрадь в канцелярском магазине Делайла — том самом, где Мириам Флетт покупала клеящие карандаши и ножи для бумаги, пока не закрылся «Обсервер» — и начал вести дневник.

Если верить Рэйчел, после Контакта жизнь для всех начиналась заново. Это не был Страшный суд; никого не карали за грехи. Это не был рай в иудеохристианском представлении. Скорее это напоминало древнегреческую идею о золотом веке, когда люди достигали такого просветления, что могли жить вместе с богами.

— Все прощено, — говорила Рэйчел, — но ничто не забыто.

Мне хочется в это верить. Звучит благородно. Но что это на самом деле значит? Трудно представить духовный союз ребят, привыкших носить часы «Картье», с крестьянами из стран третьего мира. Хуже того, даже люди, забивавшие до смерти собственных детей, получили шанс жить вечно. Нирвана для маньяков. Получается, что террористы переживут своих жертв на тысячу, а то и больше лет.

Если все они не изменились, это несправедливо. А если они изменились столь радикально — это негуманно.

Рэйчел тоже это признавала. Люди нажили слишком много неприятных вещей, чтобы тащить их в новую жизнь.

Она утверждала: для этих людей осознание того, кем они были, и есть наказание.

Пожалуй, здесь есть логика, но осмыслить это все равно непросто. Однако ради Рэйчел я готов в это поверить.

Он погрыз карандаш и решил сразу записать главные вопросы. В столь поздний час немного откровенности не повредит.

Но что насчет тех, кто остался? Почему мы смогли и захотели отвергнуть бессмертие? Зачем мы здесь?

Ни в одном из нас на первый взгляд нет ничего особенного.

Что в нас есть?

И чего в нас нет?

Утром позвонила Бет Портер. Сказала, что хочет стать медсестрой, и попросила Мэтта научить ее.

Он попросил повторить. Ночью он почти не спал… да и вообще в последнее время плохо соображал от бессонницы и недоедания. С ноября он похудел на пятнадцать фунтов. Отражение в зеркале вызывало удивление: кто этот тощий мужчина с ввалившимися глазами?