— Говорю, тебе стоит обучить меня сестринскому делу, — повторила Бет. — Я давно об этом думала. Кроме тебя, в городе врачей не осталось. Тебе пригодится помощник. По крайней мере, человек, знающий, что делать при несчастном случае. Например, когда придет буря. Люди могут пострадать. Я хочу знать, как накладывать повязки и останавливать кровь.

Мэтт зажмурился:

— Бет… твое желание похвально, но…

— Это не попытка к тебе клеиться. Господи, надеюсь, ты так не подумал. — Бет взяла паузу. — Я серьезно. Вдруг потом спасу кому-нибудь жизнь.

— Бет…

— Всяко полезнее, чем безвылазно сидеть одной в комнате.

Мэтт вздохнул:

— Искусственное дыхание делать умеешь?

— Видела обучающую программу по телевизору. Но сама не умею.

— Надо научиться.

Джоуи Коммонер снимал Бьюкенен на украденную у Ньюкомбов камеру.

Он запомнил, что говорили о погоде. Если это было хоть наполовину правдой, через месяц от Бьюкенена мало что останется. Он не питал теплых чувств к этому убогому приморскому городишке, но оценил идею сохранить его на пленке, пока он еще цел. Джоуи Коммонер, последний городской историк.

Он разъезжал по центральным улицам и заглядывал на окраины, одной рукой ведя мотоцикл, а другой держа камеру. Чтобы ничего не упустить, он ехал очень медленно.

Когда он просматривал записи на видеомагнитофоне в своем подвале, они казались странными и немного пугали его. Пустые улицы, подскакивающие, когда «ямаха» натыкалась на ямы в асфальте; пустые витрины, пустые тротуары, пустые ряды белых жилых домов, протянувшиеся к самой гавани и холодному зимнему морю. Пустое все.

От этого ему стало особенно одиноко. Джоуи думал, что так чувствует себя человек, запертый на ночь в большом торговом центре в компании манекенов и мышей.

Ему захотелось съездить к Тому Киндлу и покрутить радио, но он тут же отмел эту идею. С тех пор как начался исход из больших городов, Киндл с Бобом Ганишем и этим засранцем Чаком Мейкписом не подпускали Джоуи к радиостанции. «Дай сюда микрофон, это важно». Ну и хрен с ним. Он уже устал от радио. Можно было найти дело поинтереснее, чем пытаться болтать с иностранцами, ни слова не знающими по-английски.

Он снимал важные для себя места. Свой подвал. Свою улицу. Улицу, где раньше жила Бет Портер. Мотель, куда она переехала.

Джоуи прятался за опорой дорожного моста, где Бет не могла его заметить. Он заснял, как она села в белый «фольксваген» и поехала на север.

У Бет не было прав. Она начала водить уже после Контакта, и наблюдать за этим было забавно. Она ездила рывками. Джоуи стало интересно, куда она поехала.

Куда она могла поехать?

Он проводил машину взглядом.

Может, за покупками? Одолеваемый праздным любопытством — по крайней мере, Джоуи убеждал себя в этом, — он выждал несколько минут и поехал следом на своей «ямахе». Он заглядывал на пустые парковки торговых центров, но машины Бет не видел.

Если в гости, то к кому?

В голову Джоуи закрались подозрения.

Его не слишком волновало, чем она занимается. В последнее время они почти не виделись. Он толком не знал, что для него значит или значила Бет. Несколько приятных пятничных вечеров.

Но он вспомнил, как она раздевалась перед ним, смущенно и в то же время смело. Вспомнил, как она стягивала в темноте старую футболку, расстегивала одной рукой джинсы, наблюдая за тем, как он наблюдает за ней. В животе образовался комок. Не от страсти. Скорее от страха.

Он проехал мимо дома Киндла, мимо убогого ранчо Боба Ганиша.

«Фольксвагена» не было.

Тогда он поехал вдоль холмов, к дому Мэтта Уилера. Машина Бет стояла на дорожке.

Джоуи оставил мотоцикл в гараже через несколько домов, подъехал вдоль изгороди к дому доктора и включил камеру с максимальным приближением. Но все окна оказались занавешены.

Он прождал почти два часа, пока Бет не вышла. Выглядела она разгоряченной.

Джоуи заснял, как она села в машину и с рывком выехала на дорогу.

«Вот сука», — подумал он.

Среди последних вещей, которые Том Киндл перевез из горной хижины в новый дом, было старое, но надежное охотничье ружье «Ремингтон».

В последние годы он почти им не пользовался. От охоты в прибрежных лесах осталось одно название; в некогда дикие места нахлынули охотники-любители. Каждую осень леса кишели толстыми бухгалтерами в оранжевых куртках. По мнению Киндла, это было опасно. Ему совершенно не хотелось, чтобы его подстрелил тот, кто носил патроны в нейлоновой поясной сумке.

Но новости о буре и возможном переезде взволновали его. Поэтому он забрал ружье, раздобыл патронов и начал практиковаться в стрельбе по давно засохшему вязу на заднем дворе.

Эхо выстрелов долго разносилось в неподвижном воздухе; пули били в мертвое дерево с непривычным глухим звуком, словно киянка ударяла по деревянному столбу.

Несмотря на годы без практики, прицел у Киндла не сбился. Но отдача была сильнее, чем ему казалось раньше. Конечно, дело было не в ружье; просто он постарел. От этого было не скрыться. Он куда легче набивал синяки, раньше ложился спать и чаще ходил в туалет. Старость не радость.

Во время стрельбы он носил корректирующие линзы, которые сделал на заказ пару лет назад. Он был немного близорук, это мешало стрелять, но Киндл не без удовольствия отметил, что за последнее время его зрение не ухудшилось. Где теперь искать окулистов? После Контакта все они отправились на небеса.

Он прицелился в кружок голой древесины, где осыпалась кора. Выстрелил и промахнулся на добрых полфута.

— Черт, — выругался он, потирая плечо.

Он подумал, не вернуться ли в дом, где Чак Мейкпис болтал по радио с Эйвери Прайсом, парнем из Бостона; но Киндлу не нравилась эта затея с Огайо. Туда, в эту землю обетованную, в подготовленное место направлялись все; хуже того, «помощники» хотели, чтобы все собрались там. У бостонцев и торонтцев были «помощники»-проводники, и у жителей малых городов вроде Бьюкенена, видимо, тоже.

Они называли это «сопровождением». А по его мнению, это больше походило на сгон стада. Все дикие люди в одном месте. Киндл полагал, что на других континентах дело обстояло так же. Создавались резервации, загоны. Сараи, стойла.

Ему это совершенно не нравилось.

Несомненно, все, что им обещали, исполнится. Все получат защиту от стихии, плодородную землю и голубое небо над головой. О них будут заботиться.

Как о скотине.

За скотиной хорошо ухаживают. А потом забивают ее на мясо.

Он еще трижды пальнул в ствол дерева и остановился, опасаясь выбить плечо.

Высокое, слегка подернутое облаками синее небо сияло синевой. В воздухе пахло морской солью. Всю неделю по утрам стоял туман. Закаты были яркими и казались бескрайними.