«Кровь» могла предоставить только сенаторская комиссия Трусевича. Однако работать ей фактически не давали. В итоге только через полгода после убийства комиссия подготовила обвинительный акт в отношении Кулябко, Курлова, Веригина и Спиридовича. 20 марта 1912 года в 1-м департаменте Госсовета под председательством министра юстиции Ивана Щегловитова рассматривалось дело о Курлове, Веригине, Спиридовиче и Кулябко. Постановили – всех предать суду по обвинению в превышении власти и бездействии, повлекших за собой убийство премьера.

Однако царь положил резолюцию: «Дело в отношении Курлова, Спиридовича и Веригина оставить без последствий». Николай собственноручно соизволил начертать на обратной стороне телеграммы, посланной Курловым, в которой последний благодарил за милость и клялся в преданности: «Благодарю. В верности генерала Курлова никогда не сомневался». Стрелочником решили сделать одного Кулябко, сразу же отстраненного от должности. Однако и ему срок заключения был высочайше сокращен с 16 месяцев до 4. Тем не менее вскоре выяснилось, что подполковник не брезговал запускать руку в казну. В связи с обнаружением растраты казенных сумм Кулябко был все же предан суду и приговорен к тюремному заключению. Затем проживал в Киеве, работая агентом по продаже швейных машинок.

Все сестры получили по серьгам. В душе вновь «воцарился истинно пасхальный мир», а в Царском Селе – Распутин и его «нечистая сила».

Сон разума рождает чудовищ

Основной удел всех российских реформаторов – непонимание их современниками. Особенно теми, кто ниже их по интеллекту и не способен оценить по достоинству величие, размах и, главное, последствия их замыслов. Подавляющему большинству людей свойственна забота о собственных сиюминутных интересах, в лучшем случае о благополучии своих близких и родственников. Мало кто в состоянии заглянуть в будущее, понять, к чему именно может привести решительная ломка привычного течения жизни. Предвидение – удел выдающихся личностей, которых много не бывает.

Человек, особенно тот, которому есть что терять, консервативен по своей натуре. Ему гораздо проще ничего не делать, сохраняя уже имеющееся, чем рисковать ради призрачной цели. Для обычного человека это естественно.

Именно поэтому мало кто из современников мог по достоинству оценить ширину взглядов и размах намерений таких выдающихся реформаторов, как Петр Великий и Александр II. Более того, среди современников первый прослыл чуть ли не «кровавым», второй – чуть ли не «сумасшедшим». Обоим лично ничего от своих реформ не нужно было, оба были хозяевами целой империи и вполне могли бы «царствовать, лежа на боку». Однако обоим нужна была «Великая Россия», и они рискнули. Первый кончил свою жизнь в страшных муках, тихо ненавидимый окружением, второй – был взорван народовольцами, тихо ненавидимый всем дворянством. Лишь через долгие десятилетия уже потомки смогли оценить результаты их деятельности, ставшие эпохальными для России. История уже много позже доказала правильность курса и того и другого.

У Столыпина не было «своей» империи, хотя, как помещик, он оставался человеком достаточно обеспеченным. Он также вполне мог спокойно сидеть в собственном «вишневом саду» с трубкой, в колпаке, поругивая очередное правительство и попивая наливку. Не нарываясь на бомбу или пулю террористов.

Однако у потомка муромских воителей и истинных патриотов была своя Россия, которую лично он видел не нищей в лаптях, толкущуюся в качестве просителя в приемной сытых стран, а великой державой с мощной армией и флотом, которой лично он мог бы гордиться и за которую не стыдно было бы и положить свою жизнь. Понял ли это кто-нибудь из современников?

Оценки их чрезвычайно разные. Политические противники и при жизни не скупились на анафемы и проклятия в его адрес. Союзники нашли в себе мужество высказаться, невзирая на высочайшие взгляды исподлобья. Однако и те и другие мнения лишь подчеркивают грандиозность натуры и величину замыслов «последнего русского дворянина».

В первую очередь расстарались, конечно, левые. Они чуть ли не национальным героем пытались сделать Богрова, стыдливо опуская его провокаторскую деятельность.

Особенно удивительна была реакция левой зарубежной прессы.

«У Столыпина не было партии, которой бы он служил, у него не было идеи, не было принципа, за которые бы он боролся; у него не было веры, у него не было Бога… Политическая программа премьера Столыпина, его вера и его деятельность имели только одну цель, одну задачу. Советник Николая не может быть министром, он должен быть лакеем; доверенное лицо русского деспота не может быть канцлером, оно должно быть палачом».

Лев Троцкий в большевистском рупоре, газете «Правда», 26 ноября 1911 года писал: «Не Столыпин создал контрреволюцию, а контрреволюция создала Столыпина. Но в свою работу на службе реакции Столыпин сумел внести всю силу наглой самоуверенности наследственного собственника, борющегося за свои священнейшие привилегии, и пьяную ненависть крепостника к народным массам, которые впервые в русской истории сделали серьезную попытку сбросить с своей шеи вековое ярмо. Пять лет подряд – изо дня в день – он вешал и расстреливал сынов народа, громил, давил, топтал человеческие жизни и плоды великих усилий и неисчислимых самопожертвований – во славу собственности, привилегий и монархии. Он подкупал газетчиков и депутатов, брал на содержание штабы политических партий – октябристов, националистов, правых, – насаждал разврат, продажность, предательство и провокацию – во имя собственности, привилегии и монархии. А когда его собственная охранная „государственность“ хватила его обухом по голове, тогда политики имущих и привилегированных окружили его траурным хороводом и воспели хвалу его благородству и доблести. Для пролетариата Столыпин был и оставался до последнего издыхания своего не только кровожадным, но и бесчестным врагом. Его трусливо-подлый заговор против нашей фракции во второй Думе рисует нравственный облик убитого временщика во всей его отвратительной наготе. Гибель Столыпина не искупает в глазах народа кровавых ужасов столыпинщины. Слишком велик наш счет. Только разрушение всего государственного вертепа столыпинцев, только всенародное низвержение палаческой монархии может примирить совесть пролетариата с неотомщенными ужасами столыпинской диктатуры».

Претендующий на экономический анализ его однопартиец и вождь Владимир Ленин так характеризовал деятельность Столыпина и Витте: «Предложенные ими реформы объективно способствовали ускорению развития рыночных начал в экономике, многоукладности. Но если Витте в своей политике был сориентирован на западноевропейский путь развития, то Столыпин пытался найти свой, особый, русский путь. Оба активно использовали силы государства в осуществлении реформ, что давало основание некоторым современникам упрекать обоих в введении „государственного социализма“. Витте делал упор на экономические методы воздействия, а Столыпин использовал административную мощь государства. Это прослеживается в их видении путей перехода от общинного к частному землевладению. Если Витте высказывался за постепенный, без принудительности переход на хутора, то Столыпин, понимая живучесть общины и консерватизм крестьян, предлагал этот процесс