— Честное слово. Конечно, не мне их судить — я сам зануда. Но будь у меня подружка из тех, кого ты описала, дело кончилось бы плачевно. По пятницам я до упора торчал бы в кегельбане, а с женой спал три раза в неделю после вечерних новостей.

Такая жизнь казалась божественно размеренной и безмятежной по сравнению с ее прошлым, вот только трех раз в неделю для нее, наверное, маловато. По крайней мере, с Томом. Да и сам он, судя по тому, как часто они занимались любовью, вряд ли удовольствовался бы таким количеством.

— Ты хочешь сказать, будь я хорошей женой, ты бы соскучился?

— Смотря что понимать под «хорошей». По-моему, ты такая и есть. С одной стороны, не пилишь меня и не бьешь тарелки, с другой — не живешь ради уборки и стирки. Занудства за тобой никогда не водилось.

— Я теперь совсем другая.

— Да. Ты повзрослела и стала более рассудительной. Но бесшабашность в тебе никогда не умрет.

— В смысле… я в любой момент могу вернуться к выпивке и наркотикам?

Джиллиан уже не раз давала себе слово не ощетиниваться по поводу и без повода, но постоянно его нарушала. Где-то в глубине души таилось сомнение в том, что ей и вправду доверяют. Ведь самое важное — доверие. Без него их общее будущее обречено.

— Нет, не вернешься, — ответил Том с раздражающей невозмутимостью. — Но ты не уверена в моем доверии. Правильно? В конечном счете, речь идет не о моем, а о твоем недоверии. Ко мне.

Его взгляд на ситуацию оказался для нее новым, точка зрения — непривычной. Выходило, что Том прав. Довериться — значит разделить свои проблемы, на что она так и не решилась.

— Ну, хорошо! Допустим, ты совершенно уверен, что я никогда уже не вернусь к выпивке и наркотикам. Тогда что ты имел в виду под бесшабашностью?

— Как бы тебе объяснить… ну, скажем, мы решили по пятницам вместе ходить в кегельбан…

— Так.

Вообразив себе пятничные вечера с кеглями и шарами, Джиллиан невольно улыбнулась, решив, что их посещение так буднично — и притом так романтично!

— Ну и, скажем, в одну из пятниц мне так приспичит, что я затащу тебя в укромное местечко и прямо там…

Она засмеялась, чувствуя сладкий трепет внизу живота.

— А что, кегли тебя возбуждают?

— Нет, но я чувствую, что будут — в твоем присутствии. — Том ущипнул ее за ягодицу.

Минут пять они целовались, щекотались и всячески дурачились, потом он вернулся к разговору.

— Там, куда валятся сбитые кегли, под помостом, вероятно, очень уютно.

— И пыльно!

— Что же делать?

— Поскорее бежать домой?

Домой. Что за чудесное слово, когда имеет прямое отношение к Тому.

— Невозможно. Мы так хорошо идем, мы набираем такие очки, что клубный рекорд под угрозой. Не бросать же игру, когда он вот-вот будет побит!

Джиллиан попробовала представить себе его рассказ, но не сумела, так как понятия не имела об игре в кегли.

— Короче, сбежать не удастся. Но пока еще до нас дойдет очередь! А между тем за прокатом обуви и шаров есть кладовая — эдакое крохотное уютное помещеньице. Мы крадемся туда, крадемся и там по-быстрому…

— Почему бы и нет! Ты же у нас полиция. Не арестуешь же ты сам себя за непристойное поведение в общественном месте!

— Ну? Видишь? Вот тебе и бесшабашность.

Том улыбнулся, и улыбка осветила не только его лицо, но и глаза, чего прежде не случалось. Сердце Джиллиан радостно встрепенулось при мысли, что она вызывает в нем лучшие чувства, как и он в ней.

— Так что ты скажешь? Нравится мой план?

— По-быстрому в кладовке кегельбана? Не план, а чудо! — Она счастливо вздохнула.

— Не думаю, чтобы он понравился «хорошим» девочкам, что часами просиживают в библиотеке и борются за право избираться в школьный совет. Видишь теперь, что с такой я бы пропал?

На глаза ей навернулись слезы, и лицо рядом — красивое, умное, доброе, единственно правильное лицо — слегка расплылось.

— Значит, пропал бы… Не потому ли ты еще не женат?

— Потому.

Какое-то время длилось молчание — Джиллиан вживалась в нарисованную Томом картину.

— А мы можем записаться в кегельбан?

— Конечно.

— Тогда давай запишемся.

— В пятницу.

— В ближайшую?

— А чего тянуть?

Джиллиан отодвинулась, повернулась на спину и устремила взгляд в потолок.

— А Эрик?

— Его я приглашать не собирался. Надеюсь, и у тебя нет такого намерения.

— Ты знаешь, о чем я! Все не так просто.

— Послушай, я говорю о твоем и только твоем решении. Жизнь твоя. Если ты не в восторге от разрыва с Эриком, так и скажи.

— Нет, что ты! — Она потянулась рукой к щеке Тома, погладила ее и задержала там ладонь. — Даже если бы он пришел звать меня обратно, я бы закрыла дверь перед его носом. Я только хочу сказать, что он постарается наделать нам неприятностей.

— Неприятности — дело житейское, — отмахнулся Том. — Если от них прятаться, они поселятся в твоем доме надолго. Надо встречать их грудью.

— Но может быть, лучше повременить с выходом на люди? Выждать время?

— Выждать? Двенадцать лет мы только и делали, что выжидали. Тебе что, мало? С меня точно хватит!

— Ну, хорошо. — Честно говоря, Джиллиан и сама устала от ожидания. — Поговорим о другом. Угадай, что сегодня случилось.

— Что?

— Я нашла работу!

— Правда? Вот здорово! — Том знал, как она боится всюду получить отказ, поэтому он обнял ее, полный искреннего участия. — А что за работа?

— В «Зеленых пальчиках».

— В питомнике декоративных растений?

Почему он спрашивает? Разве в Свифт-каренте несколько мест с таким названием?

— Они называют его «садовым центром».

— А кто тебя принял? — спросил Том почему-то со смешком. Джиллиан сообразила и тоже не удержалась от смешка.

— Сам мистер Стокс!

— Старик Стокс? Тот самый, что ратовал зато, чтобы тебя упекли в колонию для малолетних преступников, когда ты девчонкой вырыла у него все розовые кусты?

— Чтобы высадить вдоль дороги! — вознегодовала Джиллиан. — В виде протеста против замусоренных обочин!

— Как же! В виде протеста против того, что тебе не продали спиртное.

— И против этого тоже.

Они немного посмеялись, потом посерьезнели.

— А теперь старик Стокс дает тебе работу?