Томимый самыми дурными предчувствиями, Алексей сделал еще два звонка. Первый – Ване, с поручением навестить одну из дач.

– Если увидишь, что там глухо, – наставлял детектив, – то мне отзвони, а сам немедленно поезжай по второму адресу…

Для себя же, неизвестно по какому наитию, он выбрал самую дальнюю дачу в непрестижном северном направлении. Ту самую, деревянную.

Второй звонок был предназначен Сереге, бывшему коллеге по Петровке, а также верному другу до гробовой доски.

Впрочем, дружба дружбой, а дело, пусть даже еще и не заведенное по правилам протокола, но зато уже «разогретое» до кондиции, имело свою магию цифр раскрываемости преступлений. Серега доверял чутью друга «до гробовой доски». А правильную папочку всегда можно завести и задним числом!

Посему Серега, вникнув в обстоятельства исчезновения Тони, вполне охотно откликнулся на предложение Киса проведать вместе с ним подозрительную дачу.

Пока Алексей объяснялся с Серегой, пока Серега объяснялся с очередной «малышкой» (так Серега называл всех своих дам сердца, которых его сердце меняло примерно каждые полгода) на предмет «куда это ты на ночь глядя?»; пока они с Серегой вырулили за город, Ванюшка на своем мотоцикле сумел проверить дачу по первому адресу, самому ближнему к Москве. И доложился: «Темно и тихо. На звонок никто не отвечает. Вряд ли дача обитаема».

Алексей отправил его на следующую дачу. А им с Серегой оставалось еще примерно полчаса пути.

Никогда, никогда еще в жизни он не испытывал такого мерзкого чувства беспомощности!!! Никогда его так не унижали, не оскорбляли!!! Они решили ему доказать, что он всего лишь жалкий придурок, не знающий жизни! Не видящий людей насквозь сызмальства!

Тем не менее они снова обнимались и целовались! Лишенные пищи, воды, одежды и тепла, перед лицом неминуемой смерти, они смели друг друга любить!!!

Он ничего не понимал. Они не могли притворяться: в таких ситуациях уже никто не способен притворяться. Они не могли делать это нарочно, ему назло: в таких ситуациях уже не до философских аргументов.

Но что же тогда? Он должен, глядя на них, признать, что есть некое метафизическое чувство, превыше физиологических потребностей, превыше непререкаемого и здорового эго? А вслед за этим допущением – признать, что он не постиг очень важную сторону жизни? И человеческой души? Он, ПИСАТЕЛЬ??? Инженер человеческих душ??? Что он прошел мимо этого чувства, отвергая само его существование? Что он несчастный идиот, который ошибся в своей концепции и тем самым себя обделил???

Но разве можно подобное признать? Можно разве с подобным согласиться???

Не-е-е-ет!!! Избавиться от них! Они списаны в утиль, они неудачные персонажи. Они должны покинуть его страницы. И как можно скорее!

…Раздался мерный гул голосов. Сначала почти неслышный, как шелест листьев. Затем, все более отчетливый, он постепенно набирал силу. От него вибрировал воздух и дрожало пламя свечей. Тоня с Кириллом разомкнули объятия и обернулись.

Люди в капюшонах, встав вокруг ямы, ритмично бормотали заклинания. Тени плясали на стенах. Огни дрожали, голоса вибрировали, от них вибрировали барабанные перепонки, все тело, парализуя его предсмертным ужасом.

Черные люди, гудя в лад, двинулись вокруг ямы хороводом. Затем хоровод разомкнулся на два рукава, и черные потоки потекли к Тоне и Кириллу. Их заставили встать, развели в разные стороны, и вокруг каждого закружился страшный хоровод со все возрастающим гудением.

Это был конец. Надежды не осталось. Тоня запретила себе жалеть себя. Это не имело смысла: смерть уже обожгла ее своим дыханием, и оставшиеся минуты не стоило тратить на сопли и слезы.

Она нашла глазами Кирилла. Он вглядывался в нее поверх людей, огней, теней, словно их разделяли километры.

– Я люблю тебя, – крикнула Тоня через все километры.

– Я люблю тебя… – далеким эхом откликнулся Кирилл.

Писатель сбросил со стола стакан с недопитым виски и принялся с остервенением топтать осколки, слушая, как хрустит под подошвами стекло. Затем, вернувшись компьютеру, вырубил камеру. Открыл свой новый, свой гениальный, свой почти законченный роман и одним махом стер весь текст. Взял новый стакан и налил себе новую порцию виски. Медленно процедил сквозь сжатые зубы несколько глотков. И снова включил камеру.

Тоню и Кирилла, взяв с обеих сторон под руки, вели к яме. Еще минута – и их столкнули вниз.

Голова Кирилла была вровень с краями ямы, Тоню не было видно.

Впрочем, у них больше нет имен. Есть персонаж и персонажиха. И сейчас он их сотрет так же, как стер текст. Писатель отрегулировал угол зрения камеры, чтобы лучше видеть яму.

Черные люди взялись за лопаты, и первые комья земли полетели в яму. Персонажи обнялись. В их глазах стоял смертный ужас.

Прелэстно. Я на вашей могиле посажу розы. И они сплетутся ветвями, как в старых добрых сказках. Розы в подвале не растут – это я так, для красного словца.

Он вернулся к файлу с романом и восстановил стертый текст. Когда этих двоих не станет, больше никто не помешает ему писать свой роман так, как он хочет. Как считает нужным. Как настоящий творец, который лепит своих персонажей! А не персонажи – его!!!!

Арриведерчи, тени от моей тени! Гуд бай, фантомы моего усталого воображения! О ревуар, мой неудачный черновик! Я перепишу тебя, и ты превратишься в гениальное творение!

Лопаты мерно взмахивали, отправляя в яму все новые комья земли. И с каждым броском из этих двоих истекала жизнь – и с каждым броском в нем росло чувство свободы и своей власти. Жизнь, уходящая от персонажей, втекала в вены их автора.

Так и должно быть! Он почувствовал, как кровь прилила к лицу. Мощное возбуждение поднималось в нем, крутилось в низу живота, в паху, холодя и обжигая его внутренности. Он торжествовал. Он властвовал. Он был богом. Он творил жизнь и смерть. ОН.

Наслаждение было столь острым и неожиданным, что он расстегнул штаны и, глядя полуприкрытыми глазами на экран, принялся мастурбировать…

– Писатель, – говорил в машине Кис Сереге, – чем он может оказаться опасен для Тони? Все, что я знаю, похоже на больную фантазию… Но есть ли реальная угроза? Он известный человек, трудно представить, что психически ненормален, иначе об этом бы все уже знали…

– Кис, то, что ты рассказал мне, – это полная шиза.

– Шиза, да, – но насколько опасная? Ну, бредит мужик, крышка поехала, они все чуток сдвинутые, эти творческие люди… Слишком серьезно к себе относятся, – вот всякие там мании и разрастаются. Но что плохого он может сделать Тоне?! Изнасиловать? Но он немолодой человек, с трудом верится… Убить? Но зачем ему?!