— Ты гнусная толстокожая скотина, Джулиан, если заменил меня Иоландой! Знаешь ведь, как я ее презираю!

Он был спиной к зрителям и злорадно осклабился одновременно выдерживая паузу:

— Как же, я знаю, что ты ее не терпишь, оттого-то она мне и понадобилась.

Он уродливо скривил свои красивые яркие губы:

— Послушай, пляшущая куколка. Никому, особенно моей жене, не удастся сбежать от меня, а потом вернуться, думая, что такое сойдет с рук. Любовь моя, сердечко мое драгоценное, ты мне больше не нужна, катись и ложись под кого пожелаешь! Сгинь, к дьяволу, с моих глаз долой!

— Да ты этого вовсе не хочешь, — сказала я, в то время как мы оба справлялись прекрасно, и никто нас не прерывал. И с чего бы, ведь мы все делали абсолютно правильно.

— Ты не любишь меня, — горько проговорил он, — никогда не любила. Неважно, что я говорил, что я делал, но теперь я плевал на все это! Я отдал тебе лучшее, что у меня было, но и этого оказалось недостаточно. А потому, дорогая Кэтрин, на, получи!

С этими словами он неожиданно прервал танец, высоко подпрыгнул и со всей силой прицельно приземлился мне на ноги.

Я сдавленно вскрикнула от боли, а Джулиан снова подался ко мне и ласково потрепал меня по подбородку.

— Ну что, детка, кто же будет танцевать со мной «Жизель»? Уж, наверное, не ты, правда?

— Дубль десять! — взревел режиссер, но слишком поздно, чтобы меня спасти.

Джулиан сгреб меня за плечи и встряхнул точно тряпичную куклу. Я ошеломленно смотрела на него, ожидая чего угодно. И тут он стремительно ринулся прочь, оставив меня посредине сцены одну, с поврежденными ногами, которые болели так, что мне хотелось кричать. Вместо этого я осела на пол, глядя как на глазах разносит ступни.

Из темного зала ко мне на помощь бежал Крис.

— Чтоб ему сгореть за это! — воскликнул он, падая на колени, чтобы снять с меня пуанты и осмотреть мои ноги.

Очень осторожно он попытался пошевелить пальцы, но я вскрикнула от ужасной боли. Тогда он легко поднял меня и крепко к себе прижал.

— Ты будешь в порядке, Кэти. Я позабочусь, чтобы твои пальцы зажили. Боюсь, на обеих ногах есть сломанные. Тебе нужно к ортопеду.

— Отвезите Кэтрин к нашему ортопеду, — распорядилась мадам Зольта, наклонившись и разглядывая мои темнеющие, опухающие ноги.

Затем она в упор воззрилась на Криса, которого впервые увидела несколько минут назад.

— Вы брат Кэтрин, и из-за вас все это и стряслось? — спросила она. — Скорее везите ее к врачу. У нас есть страховка. Но этот дурак-муж! Я бы его пристрелила!

Мне сделали рентген обеих ног, обнаружив при этом три сломанных пальца на левой ноге и сломанный мизинец на правой. Благодарение Богу, оба больших пальца остались целы. В противном случае я могла навсегда расстаться с балетом! Час спустя Крис вынес меня из кабинета врача с засыхающей гипсовой повязкой до колена на левой ноге. Мизинец правой был просто забинтован и должен был зажить без гипса. Каждый палец надежно помещался в отдельную выстеленную бинтом лунку, так что ни одним из них я не могла двинуть, и на всеобщее обозрение были выставлены живописные черные, сизые и багровые кровоподтеки. Обдумывая последние слова доктора, я не находила способа подсластить пилюлю и истолковать их более радужно.

— Может быть вы будете танцевать, а может быть и нет. Зависит от обстоятельств. — От каких, он не уточнил. Я поинтересовалась у Криса.

— Что ты, — ответил он убежденно, — разумеется, ты будешь танцевать. Иногда врач нарочно дает излишне пессимистичный прогноз, чтобы потом, когда все пройдет, пациент видел, какой он молодец, владеет какими-то особыми методами.

Неуклюже пытаясь меня поддержать, он открыл дверь нашей с Джулианом квартиры. Потом опять осторожно меня поднял, внес внутрь и пинком захлопнул за собой дверь. Он постарался устроить меня как можно удобнее на одной из мягких кушеток. Стараясь заглушить боль, одолевавшую меня при каждом движении, я держала глаза крепко закрытыми.

Крис аккуратно приподнял обе моих ноги, чтобы подложить под них подушки, и на весу они бы меньше опухали. Еще одну мягкую подушку он осторожно подсунул мне под спину и голову… и все это не говоря ни слова… ни единого слова.

Из-за того, что он так упорно молчал, я открыла глаза и посмотрела в склонившееся надо мной лицо. Он пытался выглядеть профессионально безучастным, но у него это не получалось. Всякий раз, как ему приходилось перевести на что-нибудь взгляд, на его лице отражалось глубокое потрясение. Я испуганно осмотрелась, и у меня глаза полезли на лоб, а челюсть отвисла. Что с комнатой! Разгром! Боже, это был кошмар!

Квартира была разорена. Все картины, которые мы с Джулианом так тщательно выбирали, кто-то сорвал со стен и швырнул на пол. Все, даже две акварели, написанные Крисом специально для меня, даже мои фотографии в костюмах для выступлений. Дорогие антикварные вещицы валялись поломанные на каминной полке. Лампы тоже сброшены на пол, абажуры располосованы в лохмотья, каркасы покорежены. Игольные подушечки, которые я шила во время бесконечных скучных перелетов с места на место, изодраны в клочья! Комнатные растения вырваны с корнем из горшков. Погибли и две вазы, украшенные французской эмалью — свадебный подарок Пола. Такие красивые, дорогостоящие, милые сердцу вещи, которые мы собирались беречь всю жизнь и передать детям — все непоправимо покалечены.

— Вандалы, — негромко проговорил Крис. — Сущие вандалы.

Увидев слезы и у меня на глазах, он улыбнулся, поцеловал меня в лоб и сжал мою руку.

— Не переживай, — сказал он и пошел обследовать остальные три комнаты, а я откинулась на подушки, подавляя рыдания. О, как же он должен меня ненавидеть, чтобы сделать такое! Вскоре Крис вернулся с тем выражением полного спокойствия, которое я несколько раз видела у него во время больших передряг.

— Кэти, — начал он, осторожно устраиваясь на краешке софы и беря меня за руку. — Я не знаю, что и думать. Испорчены вся твоя одежда и обувь. Твои украшения рассыпаны по всей спальне, цепочки порваны, кольца растоптаны, браслеты погнуты. Похоже, кто-то задался целью уничтожить все твои вещи, оставив имущество Джулиана в образцовом порядке.

Он посмотрел на меня недоуменным, встревоженным взглядом, и слезы, которые я старалась сдержать, будто нашли себе другой выход, задрожав у него на ресницах. С заблестевшими глазами он раскрыл ладонь, показав мне предмет, некогда бывший изящным бриллиантовым кольцом, подаренным мне Полом на помолвку. Платиновая оправа превратилась в неровный овал. Прекрасный, чистой воды камень в два карата выскочил из зажимов.

Еще у врача мне ввели в вену успокоительное, чтобы снять боль от переломов. Мои чувства были смутны, неопределенны, мне стало как-то безразлично. И только где-то внутри меня раздавался крик, опять подступала ненависть, и свистел ветер, а если я закрывала глаза, то видела повсюду вокруг горы в голубом тумане, закрывающие солнце, как там, наверху, на чердаке.