Некоторое время он неторопливо шагал вдоль озера, крепко прижимая к себе Анжелику, потом вернулся к разговору.

— Послушайте меня, моя дорогая, мы все здесь — висельники, и именно потому мы выживем. Я собрал этих мужчин, ибо знаю, им известна цена терпения. Тюрьма, галеры, неволя, глубина нравственного падения, которое они постигли в компании самых гнусных отбросов человечества, — все это превосходная школа терпения… Пережить здесь долгие зимние дни, иногда с пустым желудком? Они все способны на это. Они способны и на большее… Холод, голод, теснота?.. Что это для них? Они знавали худшее… Может быть, вы тревожитесь, что будет тяжко детям? Но если у детей есть все необходимое и они чувствуют, что окружены любовью, они не будут страдать. Когда сердце ребенка ублаготворено, он необычайно вынослив. Я верю и в ваших друзей супругов Жонас… Эти люди тоже знают, что такое терпение. Долгие годы ждали они возвращения своих сыновей. Но однажды пришел день, когда они поняли, что больше не увидят их. Никогда. И они пережили этот удар. А Эльвира? Я согласился взять с собой эту молодую женщину потому, что она сама умолила меня об этом. И я знаю почему. Она больше не в силах была оставаться со своими земляками из Ла-Рошели, считая их виновными в смерти мужа. Ведь именно они вовлекли его в бунт, который я вынужден был подавить, в результате чего ее муж был убит. Здесь она придет в себя скорее, чем в Голдсборо. Впрочем, я думаю, когда она решилась покинуть побережье и отправиться с нами, ею руководило то же чувство, которое толкнуло на это и супругов Жонас. Я охотно принял обеих женщин в наше мужское сообщество. Я хотел, чтобы у вас были подруги, с которыми вы могли бы обсуждать свои женские дела. А дети Эльвиры стали бы товарищами в играх для Онорины, чтобы она чувствовала себя менее одинокой теперь, когда я завладеваю вами.

— Я очень благодарна вам за то, что вы подумали обо всем, и я впрямь счастлива, что у меня есть друзья, счастлива, когда вижу, какая хорошая дружба связывает Онорину с Бартеломи и Тома, ведь она знала их еще в Ла-Рошели. Но я начинаю понимать и другое — тем, что вы взяли сюда с собой детей и особенно женщин, вы породили для себя источник новых забот и трудностей…

— А может, это, напротив, источник выгод и благодеяний, — весело сказал Пейрак. — Присутствие женщин благотворно влияет на характер мужчин. И вам, милые дамы, придется доказать нам это.

— Неужели вы никогда ничего не боитесь?

— Я люблю риск.

— А не думаете ли вы, что эти лишенные женщин мужчины, в конце концов, испытывают ревность, видя вас в моем обществе, или вожделение, глядя на молодую и красивую Эльвиру, и это может вызвать конфликты, ссоры между ними? Эльвиру уже сейчас начинает приводить в смятение, даже пугать мысль, не станут ли они, когда все мы на долгие месяцы будем затворены в этом маленьком форте, докучать ей своими ухаживаниями.

— А ей нравится кто-нибудь из них?

— Не думаю.

— Тоща пусть она ничего не опасается, передайте ей это от моего имени. Все мужчины предупреждены. Виселица — это наименьшее наказание, которое они рискуют получить, если разрешат себе проявить неуважение к любой из женщин, что находятся здесь.

— И вы сделаете это! — воскликнула Анжелика, с ужасом глядя на него.

— Конечно! Разве я колебался, когда на корабле приказал повесить мавра Абдуллу, пытавшегося изнасиловать Бертиль Бертело? И это несмотря на то, что Абдулла был мне верным слугой, о преданности которого я могу сейчас лишь скорбеть. Но дисциплина превыше всего. Мои люди это знают. Дорогая моя, здесь мы все еще на корабле. И когда мы шли сюда, мы тоже были на корабле. Короче говоря, я остаюсь единственным хозяином на борту. Со всеми правами. Правом решать жизнь и смерть моих людей, правом награждать или карать их и также правом устраивать свою личную жизнь так, как я хочу, и даже иметь супругой самую прекрасную женщину в мире.

Он, смеясь, поцеловал ее.

— Не бойтесь ничего, моя маленькая матушка-настоятельница!.. Женщины иногда превратно судят о подлинной природе мужчины. Вы слишком долго жили или среди бессердечных, развратных бездельников, которые, на самом деле будучи бессильными, в постоянных сексуальных похождениях ищут лекарство от своей немощи, или среди грубых мужланов, у которых нет иных помыслов, кроме как удовлетворить свои инстинкты. Моряки же люди иного склада. Если мужчина не умеет обходиться без женщины, он не отправится в плавание. У моряка своя страсть, своя услада — это приключения, мираж удачи, жажда открытий, это мечта и дорога, ведущая к ней… Есть люди — да будет вам известно! — у которых любимое дело может полностью завладеть чувствами и сердцем. И женщина для них всего лишь дополнение — восхитительное, конечно, но не главное в их жизни. Так вот, повторяю вам, моя дорогая, что для нас здесь есть нечто большее, чем женщины! Не забывайте о том, что нас связывает. Мы все здесь висельники, включая гугенотов, приговоренных иезуитами и королем Франции к бесчестью… Не говоря уже о других!.. У каждого своя тайна… Тюрьма, кстати, тоже учит обходиться без женщин, А любовь к свободе часто вытесняет из сердца всякую другую любовь. И эта страсть куда более сильная, более пламенная, чем некоторые думают… Она завладевает всем существом человека. И всегда облагораживает его…

Анжелика слушала мужа, взволнованная тем, что он, часто такой язвительный, вдруг столь серьезно говорит с ней, желая укрепить перед испытанием ее сердце и дух, что он открывает перед нею иную сторону жизни, с какой она никогда не сталкивалась и которая теперь была причиной ее страданий и раздумий. Теперь их окутывала ночь, холодная и безлунная. Небо, сплошь усыпанное звездами, сияло каким-то удивительным блеском, как на Востоке. Такие маленькие наверху, они отражались в водной ряби озера трепещущими бликами, напоминавшими жемчужные четки.

Анжелика смиренно покачала головой.

— Да, я тоже была в неволе, — сказала она, — но мне кажется, что я отнюдь не научилась терпению, как вы утверждаете. Напротив, я беспрестанно трепещу… и я больше не выношу принуждения. И обойтись без вашей любви…

Жоффрей де Пейрак рассмеялся.

— Вы! Вы совсем другое дело, душа моя. Вы из другой породы. Вы — живой родник, который с силой вырывается из недр земли, чтобы освежать, очаровывать ее… Немного терпения, мой родничок, и в один прекрасный день вы побежите по долинам более спокойным, завораживая их своим обаянием, своей красотой… Немного терпения, и я перехвачу ваш веселый ручеек, я буду ревниво заботиться о нем, чтобы он не затерялся и не иссяк… Я начинаю понимать вас… Нельзя было оставлять вас так долго одну. Всего несколько дней, что мы не вместе, несколько ночей, которые вы провели вдали от меня, — и вот вы уже говорите невесть что. Но крыша дома закончена, и я поторопил плотников, чтобы они смастерили для нас просторную, добротную кровать. Скоро я снова приму вас в свои объятия. И все пойдет как нельзя лучше, не правда ли?..

На следующий день они перебрались в форт.

В тот первый вечер, когда они вошли в напоминающий пещеру закуток с низким потолком, который отныне будет их спальней, Анжелика смотрела на кровать — она, казалось, заняла всю комнату — почти со страхом. Она была и впрямь просторная и добротная, сработанная из темного орехового дерева, обструганного, обтесанного, и в ее непритязательности было нечто величественное. Покрытая шкурой, она выглядела поистине ложем принца викингов.