положением договора было условие об «очищении» русских территорий, захваченных королевскими войсками и находящихся под властью Лжедмитрия II. Было решено, что гетман должен «бить челом» королю, чтобы тот «по Смоленску бити не велел, и тесноты б никое граду чынити не велел». Гетман также должен был защитить Московское государство от «вора» – «вместе з бояры думати и печаль мети, як бы того вора изымати и убити». Предполагалось, что, если угроза со стороны самозванца будет ликвидирована, гетман с воинством отойдет к Можайску, или «где прыгоже». Как можно видеть, первоначально бояре стремились обезопасить себя от иноземного воинства и использовать его только для обороны столицы.

Наконец, главный пункт договора значился в конце документа – он словно маскировался под немаловажный, хотя был основополагающим. Речь шла о религиозной принадлежности королевича Владислава. В обоих вариантах договора (гетманском и боярском) этот пункт звучит одинаково:

А о крещенью, штоб Гсдру его милости Владиславу Жыгкимонтовичу королевичу пожаловати крестится в их православную хрестиянскую веру греческого закону и быти в православной хрестиянскои греческои вере.

В литературе широко распространено мнение о предателях-боярах, которые договором от 17 августа 1610 года открыли дорогу польской интервенции в столицу России. Однако содержание договора не свидетельствует о предательстве. В нем нет пунктов, ущемлявших государственный суверенитет, изменявших административную структуру, традиции или культурный уклад Московского царства. Реализация договора предполагала достойный выход из кризиса гражданской войны – при дружеской помощи соседнего государства и без ущерба для национальных интересов. Договор открывал интересные перспективы. Во-первых, благодаря военному и политическому союзу с Речью Посполитой, а во-вторых, вследствие вступления в силу правовых положений, восходивших к Крестоцеловальной записи Василия Шуйского. Так, в договоре было сказано:

А хто виновен будет, которого чину, и казни будет достоин <…> того по вине его казнити, осудивши наперед з бояры и з думными людми; а жены, дети, братья, которие того дела не делали и не ведали и не хотели, и тых не казнити, и быти им во всем по прежнему.

Эта статья, охранявшая служилое сословие от опал «всеродне», не представляла собой новацию, но закрепляла старинное право на справедливый суд. Ее формализация в договоре являлась шагом на пути к правовым отношениям между монархом и подданными.

Русские бояре были хорошо знакомы с порядками, господствовавшими в Речи Посполитой. Возможно, широкие права аристократии и дворянства, о которых нельзя было помыслить в Московском царстве, импонировали многим представителям русского служилого сословия. Некоторые из бояр (князья Мстиславские, Голицыны, Куракины, Трубецкие, Глинские) имели литовские корни, были связаны с аристократией Речи Посполитой родством и знакомством. Смута представила для русской знати возможность «о себе помыслить» и пересмотреть сложившиеся при Иване Грозном деспотические традиции. Однако договор 17 августа 1610 года так и остался проектом. Его реализация не состоялась из‐за того, что король Сигизмунд III занимал гораздо более жесткую позицию, нежели гетман Жолкевский, и не собирался идти навстречу московским людям.

Первоначально воинство гетмана Жолкевского стояло за пределами Москвы, на Хорошевских лугах и Ходынском поле. Гетману удалось добиться важных результатов дипломатическим путем. Сапега обещал ему отступить от самозванца, если наемники получат «заслуженное». Лжедмитрий II понял, что его в очередной раз обманывают, и бежал обратно в Калугу. Для окончательного разгрома самозванца московские государственные люди планировали совместный поход с королевским войском на Калугу. В связи с этим Боярская дума приняла роковое решение впустить польско-литовское воинство в Москву (в начале октября 1610 года), что существенно изменило расклад сил. Вторым важным фактором стал отъезд Жолкевского из Москвы и выдвижение на первое место командующего гарнизоном А. Госевского, придерживавшегося жесткой позиции короля.

Преодоление хаоса

Диктатура

События следующего исторического этапа Смуты емко охарактеризовал С. Ф. Платонов:

Обсудив дело и убедив патриарха допустить «литву» в столицу, бояре открыли Жолкевскому ворота Кремля. Последствия такой оплошности не замедлили сказаться. Не бояре стали владеть делами в Москве, а то войско, из которого они думали сделать себе опору и орудие. В Москве водворилась военная диктатура польских вождей, под тисками которой бояре, по их словам, «в то время все живы не были».

Какова была численность польско-литовского гарнизона, обеспечившего «военную диктатуру»?

Согласно подсчетам польского историка Томаша Бохуна, в Московском Кремле, Китай-городе и Белом городе, а также в Новодевичьем монастыре были размещены «от 5675 до 6583 солдат гусарских и панцирных хоругвей, а также 800 пехотинцев иноземного строя и 400 гайдуков». Итого примерно от 6,9 до 7,8 тысячи воинов, при которых состояли семьи, слуги, торговцы, шлюхи и иные гражданские лица, увеличивавшие общее число гостей столицы до 17–20 тысяч. На все воинство приходилось примерно 4,2 тысячи лошадей. Как видим, в сравнении с русской дворянской армией это число было не очень значительным, однако польско-литовское воинство обладало боевым духом, профессионализмом и сплоченностью. Общее командование осуществлял видный военачальник и дипломат, сторонник интервенции Речи Посполитой в Московское государство, староста Велижский и референдарий[40] Великого княжества Литовского Александр Корвин Госевский (Гонсевский). Как староста пограничного Велижа и посланник в Москве при Лжедмитрии I он был хорошо знаком с русскими делами.

Еще 11 сентября, до вступления войска Жолкевского в Москву, под Смоленск было направлено представительное «великое посольство», которое должно было обсудить окончательные условия воцарения королевича. Состав миссии представлял разные общественные группы, члены которых участвовали в решении вопроса о престоле. Во главе посольства находились боярин князь В. В. Голицын, окольничий князь Д. И. Мезецкий, думный дворянин В. Б. Сукин, думный дьяк Т. И. Луговской и дьяк С. Васильев. 42 дворянина представляли 32 русских города и новгородские пятины. В основном это были дети боярские из западных и юго-западных уездов, которые отступили к Москве после Клушинской битвы, лишь немногие были из Замосковья или южных уездов (например, З. П. Ляпунов). Послов сопровождала вооруженная свита из почти тысячи человек, в основном смоленских дворян. Русское духовенство представляли митрополит Филарет Романов и другие лица, в том числе келарь Авраамий Палицын.

Обращает на себя внимание, что под Смоленском оказались одни из самых влиятельных политических деятелей московского общества – князь Василий Голицын и Филарет. Возможно, их удаление из Москвы было не случайным. Лишившись Голицына и Филарета, Боярская дума во главе с бесхарактерным Мстиславским должна была стать послушнее.

Послы имели «наказ» от патриарха Гермогена и «всех чинов Московского государства». Его основные пункты: во-первых, крещение королевича в православие. Во-вторых, никаких костелов в Москве. И наконец, отказ королю в требованиях компенсации за предпринятый