а ты стоишь рядом и ничего не можешь сделать, происходит переоценка ценностей. Ты понимаешь всю важность отношений и ответственности друг перед другом.

Забота. Вот, что значит отношения.

Когда ее вдох становится важнее утреннего выбора кроссовок между белыми и кипельно-белыми. Когда колбасит не от новой тачки из салона, а от того, что температура начала немного спадать. Когда твоя шикарно укомплектованная жизнь становится пустой и ненужной, если ее рядом не будет. Если не будет того, с кем можно этим всем делиться и разделять то, что еще будет впереди. И все слова, брошенные в сердцах, и ненужные обиды, на которые человек тратит часть своей и без того короткой жизни, становятся мусором, пылью, фантиком…

Предварительно: у Яны ангина. Диагноз не точный, потому что посмотреть ее горло не выдалось возможным, но этим ребятам я склонен доверять. За такие бабки, которые я им плачу, я обязан им доверять. А они обязаны сделать, чтобы мое доверие к ним не пропало.

Меня радует то, что Яну не госпитализируют: как сказали врачи, в лёгких чисто. Я не совсем понимаю, что это означает, но повторюсь, я доверяю ребятам в белых халатах.

Убедившись, что температура пошла на спад, и оставив обойный рулон с рекомендациями, бригада уезжает.

Устало усаживаюсь у Яны в ногах, обхватываю теплые стопы. Откидываю голову на спинку дивана и прикрываю глаза. У меня нервное истощение.

Краем уха слышу мотор. С трудом поднимаю веко и вижу блохастого, пристроившего свою наглую морду рядом с Яниным лицом. Эта картинка успокаивает. И я, кажется, успокаиваюсь…

* * *

— Мммм… — бодрый стон пробуждает.

Промаргиваюсь и растираю лицо ладонями, стараясь взбодриться. Встряхиваю головой и смотрю на Яну: откинув одеяло, девчонка лениво крутится.

— Ян, Яна, — осторожно зову, слегла наклонившись вперед. — Ты меня слышишь?

Блохастый вытягивает шею и заспанными глазами поглядывает то на меня, то на Яну.

— Ты как? — тянусь рукой и трогаю лоб. Он еле теплый. Облегченно выдыхаю.

— Ммм… Миронов, сгинь, — взмахивает неопределенно в воздухе рукой, будто избавляясь от навязчивого видения. — Дай мне умереть без твоего присутствия, — сипит.

Усмехаюсь.

— Еще чего, Решетникова. Я тебя буду мучать еще долго и счастливо, — мой веселый тон лишь побочка внутреннего психоза.

— Я столько не проживу, — шепчут ее бледные сухие губы.

— Ничего. На этот случай я знаю отличное средство. Сушеный горох. Мне как-то одна хитрая знахарка пыталась впарить.

Глаза девушки резко распахиваются. Блохастый шугается и с испуганным визгом спрыгивает на пол, потягивая тощее тело.

— Ты? — увидев меня, замирает. Янка смотрит на меня словно не верит в то, что действительно видит меня.

— Я, — улыбаюсь. — Как самочувствие? Пить будешь?

Отупело хлопает глазами. На голове небрежный стог сена, а на груди надпись «Доцент тупой» вполне себе уместна.

— Как ты… Что ты тут делаешь? — нахмурив брови, с трудом произносит. Яна обхватывает горло и болезненно морщится.

— Спасаю тебя. Добрый доктор Айболит всех излечит, исцелит… слышала?

— Ммм… — недоверчиво тянет, не впечатлившись моим красноречием.

Откидывается на подушку.

Я вижу, что ей лучше. По крайней мере ее не сжигает температура.

Лезу к ней. Укладываюсь рядом.

— Янаа-а, — зову. Глаза девушки закрыты, руки вытянуты вдоль тела. — Что у тебя сейчас болит?

Янка медленно поворачивает ко мне голову и блуждает по моему лицу устало, но не равнодушно. Скорее обиженно.

— Ты зачем притащился? — спрашивает, глядя в глаза, шепотом.

— Я же сказал. Спасаю…

— А меня не надо спасать, — отворачивается и смотрит вперед. — Может быть я не хочу, чтобы меня спасали.

Это прозвучало так по-детски мило, что я придвигаюсь теснее и впиваюсь носом в ее сбившиеся растрепанные волосы, вдыхая их не ароматный, но родной запах.

— А кто мне будет порчу снимать от бесплодия и венца безбрачия? — спрашиваю, осторожно кусая мочку сладкого ушка.

Слабый хохоток подсказывает, что лед тронулся. Да и в целом Янка — не истеричная особа, выносящая мозг. Она проста и естественна. И это нехило подкупает.

— А у вас, Илья Иванович, запущенный и хронический случай. Вам уже ничего не поможет, — поворачивает ко мне голову и хитро улыбается.

Провожу пальцем по бледной щечке. Яна довольно прикрывает мутные глаза, а мне так кайфово, что самому хочется заболеть и валяться с ней рядом.

— Давай мириться? — протягиваю ей мизинец.

Яна поднимает веки и смотрит удивлённо на вытянутый палец.

— А мы разве ругались? Просто я тебя обманула, а ты всем в группе растрепал о нашем личном. Всего-то. Пустяки.

Дерьмо. Согласен.

— Извини, — поджав губы, шепчу. — Я… знаю, это не аргумент, но я злился на тебя.

— А сейчас?

— Сейчас тоже, — говорю ласково и убираю тонкую светлую прядь с лица. Задерживаю руку у ушка. Обвожу раковину подушечкой пальца: кожа нежная, розовая, мягкая. Янкины глаза вспыхивают, и это так красиво, словно на озеро упал солнечный луч. — За то, что напугала меня.

На мое бедро плюхается нога. Закинув конечность, Янка вжимается в меня с особой тщательностью, прижимаясь щекой к груди.

— Извини. Я больше так не буду, — теплые губы касаются рубашки.

— Уж постарайся, — целую в макушку. — Мир?

— Дружба, жвачка, — смешливым голосом шепчет Янка.

Приподнимаю бледное лицо за подбородок и впиваюсь в сухие губы, закрепляя наше перемирие глубоким поцелуем.

— Илья, заразишься, — переживает моя маленькая ведьмочка, отстраняясь.

— Офигенно, — расплываюсь в широкой улыбке. Довольный как слоняра. — Я знаешь какой капризный, когда болею. Будешь меня лечить? Сырники там всякие готовить, оладушки? — поигрываю бровями.

— Обойдешься, — закатывает глаза, улыбается.

— Ооо, коза, вижу тебе полегчало, — встряхиваю браслетом наручных часов и смотрю на время. — Так, давай командуй, где у тебя сумка или чемодан. Возьмем самое необходимое, — вскакиваю с дивана, наступив блохастому на хвост. Тот шипит и скалит зубы, но я мысленно ему обещаю, что это только начало. Паршивец ответит за каждую испорченную вещь.

— Не поняла, — приподнимается на локте, впиваясь вопросительным взглядом в мое лицо. — Зачем тебе чемодан? — хрипит.

— Не мне, а тебе. В восемь приедет медсестра колоть второй антибиотик. Сейчас отвезу тебя домой, — рыскаю по комнате, пытаясь среди барахла отыскать что-то похожее на дорожную сумку, — а сам сгоняю