Яна закашливается:

— К себе домой? — недоверчиво спрашивает.

— К нам, — киваю. — Тебе чай сделать?

— Илья, — болезненно сглатывает. — Ты… — вижу, что слова ей даются с трудом, принося массу неприятных ощущений. Хочу разделить с ней эту боль, но больше забрать. — Ты хочешь, чтобы…

— Я хочу о тебе заботиться, — сажусь рядом с Яной и беру в руку теплую ладошку. Целую один пальчик, — … каждый день, — целую второй, — … каждую ночь, — целую третий. — Хочу видеть тебя рядом с собой, — прикасаюсь губами к безымянному, — хочу быть рядом с тобой, — целую крохотный мизинчик. Я не оставлю её в этом бардаке. Идти на поправку будет эффективнее и быстрее, когда из окон не будет сквозить, а адский диван прекратит приносить нечеловеческие муки. — И да, я хочу, чтобы ты жила со мной.

Янка закашливается и смущенно опускает лицо, становясь невозможно очаровательной.

— Илья… я не смогу… наверное, — жмется. Меня пригвождает к спинке дивана. Вот сейчас не понял. — Я не брошу Степана Васильевича, — поясняет, замечая мое замешательство.

— Это еще кто такой? — недоверчиво интересуюсь.

— Это мой кот.

Поворачиваю голову в сторону облезлой наглой морды.

Степан Васильевич? Серьезно?

Вот этот кусок плешивой шерсти? Не жирно ли?

Тот сидит, высокомерно задрав рожу, мол, да, Степан Васильевич — это я, а кто не согласен — пусть идет лесом.

Усмехаюсь.

Обзаводиться живностью я не планировал. Тем более таким пакостным существом, нагло и целенаправленно портящим мои вещи.

Тащить этого заморыша к себе в квартиру? Извольте.

— Что-нибудь придумаем, — цежу сквозь зубы. Бросаю взгляд на черного, демонстративно обещая ему место в приюте. Для агрессивных и неуравновешенных.

— Правда? — Янка подскакивает с постели, словно не она несколькими часами ранее умирала. Активно усаживается на колени и обвивает мою шею руками, а живот — ногами, переплетая их сзади в щиколотках. Дождавшись моего кивка, благодарно пищит и целует. — Степан Васильевич, — отстранившись, оборачивается к кошакену, — не подглядывайте. Идите, собирайте вещи, — командует.

Мяукнув с отвращением, блохастый по-царски от бедра вышагивает в сторону запертой двери, смежной с зальной комнатой.

Как только жертва энуреза скрывается из вида, Янка набрасывается на мои губы и валит на спину. Осыпает поцелуями, щекоча дыханием лицо.

Че ж так хорошо-то, а!?

ЭПИЛОГ

Яна, июнь

— Кто следующий? — Миронов обводит аудиторию широким взглядом, словно в ней вырос лес поднятых рук при условии того, что нас осталось всего трое и моя поднятая вверх рука единственная.

Два оставшихся парня смотрят на Миронова непонимающе, потому что из нас троих желаю ответить только я, но вот уже как два с половиной часа господин Миронов игнорирует мое настойчивое рвение.

— Илья Иванович, Решетникова хочет ответить, — бубнит Володя исподлобья.

— Решетникова хочет, а ты ответишь. Вперед, — кивает на стул, стоящий за столом напротив его Мироновского Высочества.

Фыркаю и закатываю глаза, обиженно надувая губы. Складываю руки на груди и ловлю на себе насмешливый прошмыгнувший мышью взгляд Ильи. Он видит, как полыхает яростью мое лицо, но все равно издевательски не торопится принимать у меня экзамен.

Откидываюсь на спинку стула. Передо мной лежит исписанный черновой листок в качестве успокаивающего фактора, если бы вдруг мне пришлось разволноваться, отвечая свой билет перед группой. Но господин Миронов избавил меня от общественного декламирования и оставил мою персону, видимо, себе на десерт.

Раздраженно выдыхаю и принимаюсь продолжать делать то, чем занималась последние два часа, а именно разглядывать своего преподавателя и глотать слюни, которые выделяются обильно при виде его открытых предплечий. На Илье бледно-голубая рубашка, а закатанные рукава делают из меня сексуальную маньячку. Уверена, он подвернул их намеренно, потому что догадывается, какое впечатление производят на меня его руки.

В аудитории душно.

Или душно только мне, когда я нецеленаправленно вспоминаю раннее утро и руки Миронова у себя в трусах, нагло и дерзко желающие мне перед экзаменом ни пуха ни пера.

К черту!

Посылаю Миронова к черту! И он замечает мое недовольство. Оно уже длится больше часа. Больше часа я тяну руку, потому что готова отвечать!

Я вызубрила все билеты так, что несколькими днями ранее разбудила Миронова среди ночи и попросила его задать мне любой вопрос из билетов. Он покрутил пальцем у виска и захрапел дальше, а я мучалась до утра, потому что в моей голове крутились формулы, которые сводили меня с ума и которыми я хотела поделиться со всеми.

Шарю раздраженно по стенам аудитории.

Глухая вибрация из рюкзака обращает на себя мое внимание.

Бросаю стремительный взгляд на Миронова и вижу в его руках телефон, который он покручивает в пальцах игриво. Он демонстративно не смотрит ни на кого кроме Володи.

Не переставая следить за своим преподавателем, лезу воровато в рюкзак и нащупываю трубку. Протискиваю руки под парту и оживляю экран. Там сообщение.

Муж: бесишься?

Он еще спрашивает?

Я не только бешусь, я вообще сейчас неадекват полный! Вот зачем лишний раз привлекать к нам внимание? Мы практически два месяца старательно играли роли преподавателя и студентки, чтобы не распространять слухи и сплетни. Никаких взглядов, никаких прикосновений. Ничего. И у нас получалось, потому что знали, что ночью нас ждет возмещение всех издержек и запретов.

Я и так с трудом смогла себя пересилить, чтобы бесстыдно смотреть в глаза одногруппникам и вести с ними непринужденные беседы. Хотя им по большому счету было плевать. Это мне казалось, что мир рухнул, и в меня будут тыкать пальцами и шептаться за спиной все кому не лень. Но это были лишь мои переживания и страхи, потому как ничего такого из этого не случилось. Я вернулась в университет после двух недель больничного, и о словах Миронова никто даже не вспомнил.

Кроме Мавдейкина… Но он слишком тщеславен и оказалось, что вести пары ему больше нравится, чем я. Илья часто подпрягал Авдея в качестве замены, и это служило фактором сдерживания. Мавдейкин косился на меня неприязненно, но ассистировать Миронову ему важнее, чем моя личная жизнь. Кстати, по предмету Ильи у Авдея автомат, и я безумно рада, что Миронов избавил меня от общества и взглядов одногруппника.

Нам учиться с Мавдейкиным еще целый год вместе. Знаю. Но теперь, глядя на имя отправителя сообщения, записанное как «муж», ходить