— На то жалованье, что я тебе плачу?

Я впервые слышал обо всем этом, и такова была моя первая мысль. Вторая (я не стал ее озвучивать): «Так какого черта ты не возьмешь этот корабль и не продашь его?» Когда человеку за сорок и он работает на себя, даже самый закоренелый романтик мигом становится практичным.

Сэнди грохнул кулаком по стойке бара:

— Босс, я это и пытаюсь сказать! Про вас и про Рэтлита. Вы оба вбили себе в голову, что это все, конец. Ну да, человек должен понимать, в чем его ограничения, но это должны быть реальные ограничения! Да, надо понимать, что в определенную сторону тебе путь заказан. Но когда это поймешь, поймешь и то, что есть и другие направления и по ним можно уйти настолько далеко, насколько захочешь. Слушайте, я не собираюсь всю жизнь околачиваться на Звездной Станции! И если я выберусь обратно в центр галактики, накоплю денег, чтобы вернуться домой и обеспечить семье достойную жизнь, — для меня это будет путь вперед, а не назад! Даже отсюда это будет путь вперед! А не отступление!

— Ну ладно, ладно, — сказал я. Тихоня Сэнди удивил меня. Я все же не мог понять: если деньги ему так нужны, почему он не рвется продать корабль, сам упавший к нему в руки. — Я рад, что ты мне открылся. Но какое отношение все это имеет к Рэтлиту?

— Ага, Рэтлит. — Он засунул фоторамку обратно в карман. — Босс, Рэтлит мог бы быть вашим сыном. Вы хотите стать ему советчиком, другом и опекуном, которых у него никогда не было, — дать ему то, чего вы не дали своим детям. Но Рэтлит еще и я — каким я был десять-пятнадцать лет назад, без родины, без цели, без системы ценностей, которая помогает понять, куда идти, замешанный в разных неблаговидных вещах — главным образом потому, что понятия не имеет о благовидных.

— Мне кажется, ты не так уж похож на Рэтлита, — сказал я. — Может, тебе просто хочется быть на него похожим. Ты много успел сделать из того, что успел он? Может, роман написал?

— Трилогию, — ответил Сэнди. — Паршивую. Но она помогла мне сбросить кое-какие камни с души. Так что я ее не напрасно писал, хоть, может, кроме меня, ее и не прочитал никто. А это самое важное. Потому что я из-за этого стал лучше как механик. Пока человек не выяснит для себя, чего он не может, ему тяжело понять, что он может. Это и к Рэтлиту относится. И к вам. Это и значит вырасти, повзрослеть. Вот вы, например, точно не поможете Рэтлиту, если подарите ему корабль, на котором он не может летать.

Слово «вырасти» мне кое-что напомнило.

— Сэнди, скажи, пожалуйста, ты в детстве не строил экологариум?

— Нет. — Слово прозвучало удивленно и означало «я даже не знаю, что это за штука».

— Я тоже, — сказал я. Ухмыльнулся и ткнул его кулаком в плечо. — Может, ты и на меня немножко похож? Пойдем-ка обратно, работать.

— И еще одно. — Сэнди встал с табуретки с несчастным видом. — Босс, этот парень сделает вам больно. Я не знаю как, но вам покажется, что он специально и долго искал, как бы сделать побольнее. Вот это я и хотел вам сказать.

Я хотел уговорить его оставить корабль себе, но когда мы вернулись, он сразу сунул мне ключи и пошел прочь. Когда люди, которым со своими проблемами разобраться бы, начинают давать вам советы… Да, в Сэнди было что-то такое, неприятное.

Если мне не с кем подолгу прогуливаться ночами, я прогуливаюсь один. Я шел вдоль Края, космический ветер приутих, и Стелларплекс, огромный космический отражатель-обогреватель, висящий в девяти тысячах миль над Станцией, был выключен. Он выглядит почти как Луна с Земли, только в два раза больше на вид, идеально ровный, серебряный и в течение трех с половиной дней, когда диск повернут к нам, всегда полный.

Вдруг впереди, у пролома в заборе, я увидел Рэтлита — он пинал камешки, сталкивая их с Края. Он стоял, прислонившись к фонарному столбу, и его рубашка надувалась от ветра, как воздушный шар, и липла к спине.

— Привет, малой! А что, золотой уже ушел от Алегры?

Рэтлит увидел меня и пожал плечами.

— Что такое? — спросил я, подойдя к нему. — Ты уже ужинал?

Он опять пожал плечами. У него был очень быстрый обмен веществ — стоило не поесть сутки, и он заметно худел.

— Пойдем, я обещал тебе ужин. Чего ты такой мрачный?

— Лучше угости меня выпивкой.

— Я знаю, у тебя есть липовое удостоверение личности, где написано, что ты совершеннолетний. Но мы пойдем есть. Ты можешь выпить молока. Я буду пить молоко.

Рэтлит не стал протестовать или читать мне лекцию о несправедливости ограничений в продаже спиртного. Он двинулся за мной.

— Ну же, малой, расскажи дедуле, кто тебя обидел. Ты что, больше не хочешь корабль?

Он вдруг схватил меня за руку выше локтя белыми костлявыми пальцами. Плечо у меня довольно массивное, и его пальцы не сомкнулись.

— Вайм, ты должен заставить Сэнди отдать мне корабль сейчас же! Должен!

— Малой, ну расскажи, что случилось.

— Алегра. — Он разжал пальцы. — И золотой. Вайм, ненавидь золотых. Не переставая ненавидь. Потому что если кто-нибудь из них начинает тебе нравиться, а потом ты опять начинаешь его ненавидеть, то это еще гораздо хуже.

— Что случилось? Что они делают?

— Он рассказывает. Она галлюцинирует. И ни один из них не обращает внимания на меня.

— Понятно.

— Ничего тебе не понятно. Тебе непонятно, что́ у нас с Алегрой.

Ну, значит, из тех, кто видел их вместе, я единственный ничего не понял.

— Я знаю, что вы очень привязаны друг к другу.

Я мог бы сказать и больше.

Рэтлит и сказал больше:

— Мы друг другу даже не особенно нравимся. Но мы нуждаемся друг в друге. С тех пор как она здесь, я достаю для нее препарат. Она теперь слишком больна и редко выходит наружу. А когда мне становится хуже или одолевают слишком яркие воспоминания… это не важно, я все приношу ей, и она строит картины для меня, мы разбираем их вместе и… выясняем всякое. Когда она работала психиатром на правительственном контракте, она страшно много узнала о том, как устроены человеческие мозги. И она страшно многому должна меня научить, всему, что мне нужно знать.

Пятнадцатилетняя наркоманка, в прошлом психиатр? Та же акселерация, что творит тринадцатилетних романистов. Привыкайте.

— Теперь я нуждаюсь в ней почти так же сильно, как она нуждается в своем… лекарстве.

— А ты уже сказал золотому, что раздобыл для него корабль?

— Ты же еще не сказал, что отдашь его мне.

— Ну вот теперь говорю. Хочешь, пойдем и скажем ему, что скоро он сможет отсюда убраться? Если сказать вежливо, может, это сработает.

Рэтлит промолчал. Но его лицо стало почти таким же живым, как раньше.

— Пойдем туда сразу, как поужинаем. Черт с ним, куплю тебе выпивку. Может, даже сам с тобой выпью.