– Хотите меня убить? – в лоб спросил он

– Хочу с вами поговорить…

С этими словами – Савинков полез в портфель. Но достал не пистолет – а почтовый конверт большого формата, в котором угадывалось нечто похожее на блокнот. Шлепнул его на стол, посреди чистых тарелок.

– Биржевой вестник… – укоризненно сказал он – и не стыдно, Ваше Высокопревосходительство? Желтая газетенка, тьфу. Хоть бы в Русский инвалид[87] написали бы, право…

Князь покачал головой.

– А что так? Думаете, не поймут? Или … – Савинков перешел на явно издевательский тон – цензура запретит?

Шаховской ничего не ответил.

– Разрешите вопрос, князь? – Савинков смотрел на него в упор – о чем вы там написали? Хотите, верьте, хотите, нет – но я не читал.

Князь ничего не ответил.

– Правду написали, да? – понимающе спросил Савинков – еще бы. Как не правду. Вы еще спросите меня, молодой человек, что я знаю о правде…

Князь – испытывал странное желание встать и молча, не кривя спины уйти, даже зная, что на улице его поджидают убийцы. Но что-то заставляло его сидеть на месте и слушать этого странного человека, который, чтобы о нем не говорили – внес достойный вклад в политику двадцатого века, безмерно обогативший ее. Не меньше обогативший, чем любой политический деятель типа Черчилля или Столыпина. Ибо Савинков – впервые в мире перевел абстрактную борьбу государств в нечто личное, то, что угрожает лично тебе, как политику и как человек – такого не было со времен Средних Веков, со времен Борджиа и Медичи. И если кто-то начинает жить по таким законам – оставаться в стороне от этого уже невозможно…

– Правда… – мечтательно произнес старик – наверное, многие считают меня оппортунистом, который в свое время просто нашел возможность избежать ответственности за содеянное, да еще и быть обласканным Двором, стать кем – то большим, чем просто сикарио. Наемный убийца на службе мафии, таково значение этого слова…

Савинков усмехнулся.

– В то время, когда я переметнулся, монархии никто не давал и года жизни. Царя все ненавидели. Считали слабым.

И ты научил его, как быть сильным, верно? Группа преданных лично тебе боевиков с Маузерами в руках – и вот ты силен уже настолько, что никто и слово не смеет молвить. Ибо все они… прогрессисты, либералы, конституционалисты, которым непонятно, что надо, то ли Конституции, то ли еще севрюжинки с хреном[88] – правда состоит в том, что все они – трусы. И когда они понимают истинный смысл слова «в руках абсолютного монарха сама жизнь и смерть подданных» – то все они разом, по мановению волшебной палочки становятся самыми горячими сторонниками и апологетами «кровавого режима». Они просто не готовы отдавать свои жизни за то, во что верят. А те, что остаются внизу – студенты с горящими от искренней и наивной веры глазами, еврейские боевики и заговорщики, польские рокошане – все они не более чем преступники с политическими лозунгами, у которых нет ни единого шанса против бюрократической машины страны, еще и подкрепленной отрядами убийц. И за границей… найдется много готовых призывать саботировать русские займы и собирать деньги на помощь отрядам еврейских боевиков – но никто не готов оказаться из-за этого под развалинами рухнувшего от взрыва дома. Своя жизнь – она всегда дороже убеждений.

… Но я… – продолжил Савинков – странно, но я с детства всегда вставал на сторону слабых. И ирония судьбы в том, что в какой то момент – слабым оказался тот, кто не имел на слабость никакого права…

Савинков щелкнул пальцами. Подлетел половой.

– Шустовская. Третий номер. Имеется?

– Ну, разумеется…

Половой бросился за заказом. Может, и понял, кто сидит за столом. А может, просто распознал хищника… половые, таксисты, привратники разбираются в людях.

– В девятнадцатом году полиция разогнала демонстрацию тред-юнионистов в Лондоне. Британская, разумеется полиция. Демонстрация проходила в поддержку начавшегося движения за самоопределение Ирландии. Тогда – британская армия не стеснялась лить кровь на собственной территории, погибли рабочие и в Лондоне, и все это сильно напоминало нашу Красную Пресню…

Так получилось, что в этот момент большая группа товарищей с практическим опытом… революционных действий оказалась как раз в Лондоне и на юге страны, в Бристоле. Порт Бристоль был одним из главных портов, через которых проходило снабжение, британского контингента войск в Ирландии, устроить забастовку, повредить краны, даже взорвать рельсы – особых проблем не составляло. У нас было достаточно опытных людей, которые могли возглавить британские рабочие отряды. Так как мы имели хороший, рабочий контакт с британскими профсоюзниками, мы немедленно снеслись с ними, описали, что и как нужно делать и выразили готовность немедленно прийти им на помощь. Достаточно было устроить саботаж или забастовку на железной дороге, чтобы у британцев в Северной Ирландии появились большие, очень большие проблемы…

Старик хмыкнул непонятно чему и продолжил.

– Первая встреча КОКОМ, координирующего комитета узкого состава, в котором было то всего пять человек, трое от нас и двое от британцев – состоялась в одном из кабачков в Сохо. Британцы кивали головами и даже записывали за нами – но я уже тогда почуял, что дело неладно.

По старой доброй привычке – на следующий день после того, как я заселился в отель – я снял комнату дальше по улице, и по другим документам. Именно из нее я наблюдал, как британские бобби – окружают мой отель. Узнать, где мы находимся, они могли только от наших британских товарищей…

Половой принес Шустовскую. Оставил графин и, повинуясь взгляду – удалился…

– Я знал, где живет только один из них, и перед тем, как выбираться из страны – решил навестить его. Пятьдесят на пятьдесят – так получилось, что я угадал. Я сказал ему, что не трону семью, если он скажет – зачем он предал нас. И он рассказал, все как на духу.

Савинков левой рукой – несмотря на то, что он был правша – взял графин, плеснул себе хлебного вина, буквально на дно бокала.

– Это была… так сказать, чертовски увлекательная беседа, одна из главных бесед в моей жизни – хотя мне довелось беседовать и с Ульяновым, и с Бронштейном и с Цедербаумом.[89] Англичанин сказал мне – сказал откровенно, как на духу – что ему плевать на ирландцев. Ему плевать на их борьбу. Ему плевать на то, что их морили голодом, что у них нет никаких политических прав. Он будет бороться с правительством за льготы рабочим, за ограничение прав капиталистов, за государственные гарантии, а на ирландцев и их права ему плевать, они для него мятежники. А знаешь, как он назвал нас, русских? Чумой! И это после того, как он за нами записывал. Да, он, конечно же, позвонил после этого в Скотланд-Ярд и выдал нас.