мерзко хихикали. Но Иванов, составив список, пошел с ним в местком и там пробил.

Анекдот заключается в том, что они — шутники — не записались, а список поимел место, и все получили машины.

* * *

Я люблю тех, кто любит меня. Я люблю, когда мне идут навстречу и улыбаются. Я люблю делать неординарные вещи — играть ночью на гитаре, бросаться в авантюры, потому что Богом завещано человеку быть вдвоем с кем-то из родных. Тем и прекрасна Анук Эме в «Мужчине и женщине», что она ему моет голову, а он, жмурясь от пены, играет на гитаре. Я — за эту жизнь, я ее хочу, жажду вожделенно. Боже мой, мой Бог! Неужели это когда-нибудь сбудется — со мной, старым, лысым, вонючим и бездарным? Когда-нибудь это сбудется — счастье в детях, в ветвях, в небе, в луже на голубом утреннем асфальте и в том, что ты не одинок на земле, в женщине, которой одно имя — восторг, от которой, как справедливо писали поэты сталинской эпохи, «не отвести глаз» (как будто глаза нужно куда-то везти на каком-то транспорте)? «Ветер, ветви, весенняя сырость…» Как это пережить? Как жить без этого? Как жить с этим, ежесекундно дрожа от мысли, что это может пропасть, быть украденным каким-то проходящим поездом, который на нашей станции стоит-то всего одну минуту? Что из миллиона вариаций существует только одна — неповторимая, а страх и щемящее счастье дополняют друг друга?

* * *

Ресторан. Группа вновь прибывших туристов. Отмечается «создание нашей группы». Встает костистый, алкогольного вида сорокалетний человек: «Раньше я занимался конным спортом». Пауза. «У нас, у конников, принято говорить — пусть тебе земля будет пухом. Ну это, конечно, шутка: конники много падают. Так вот я хочу сказать: пусть нам снег будет пухом».

Выпили. Какая-то девушка стала быстро говорить: «Давайте будем разговаривать, потому что дальше нам будет некогда. Мы будем кататься, кататься, потом отдыхать, потом отсыпаться».

Через полчаса конник провозгласил новый тост: «Давайте сделаем так, чтобы наш инструктор сказал: „У меня никогда не было такой плохой группы“».

* * *

Связка. Ее идеология. Связавшись, ты отдаешь свою жизнь товарищу. Отвязавшись от него, ты отвязываешь свою судьбу. Как хорошо. Как это в духе свободного мира! Один — один. Связка — коллектив. Развязка — одиночество гор. Беспомощность при чужой беде. В конце концов — одиночество смерти. Своей собственной. Оступился — погиб. Потерял равновесие — погиб. Однако ты свободен. Полагаешься только на себя. Тебя не связывает слабость партнера. Его темп. Его техника. Максимально быстро иди вперед. Он отстает — это его личное дело. Прикинь, что у него в рюкзаке. Без него ты обойдешься — обойдешься ли ты без его рюкзака? Если он несет примус — посматривай на него. Примус — это вода.

* * *

Ранним утром, когда пустынный выкат Чегетской трассы был пуст и жесток, когда мертвенно-бледный Эльбрус еще не был тронут первыми лучами зари, когда все спали, мы прощались у автобуса после бессонной ночи. Боб Нок сказал: «У меня никогда не было такого отпуска. Мы с женой никогда так не отдыхали». Даже миллионер Вильям Ламб с лицом, которые часто рисуют в карикатурах, — его лицо посветлело и помягчало. Его жена плакала. Как-то всем вдруг сразу показалось, что кончилось что-то.

* * *

Что такое диагностика? Это быстрота и богатство ассоциаций. Для точной диагностики нужен светлый ум. Это поэзия медицины.

* * *

Четыре пары приехали из города Роджестера, что на севере страны, в миле от Великих озер. Бат и Кэт — фермеры. У них 10 детей — 3 общих, сад 400 акров — яблони и черешни. Продукцию продают для производства соков. 10 минут от гор. Это очень удобно — недалеко от курорта «Snowbird» («Снежная птица»). Однако решили поехать покататься в СССР. Почему? Ну, во-первых, всех их подбила Джудди Бриггс, которая была в прошлом году. Во-вторых, это дешево, несмотря на перелет. Ну, например, один час обучения в «Снежной птице» стоит 20 долларов. Цена катания на человека 18–25 долларов. Это за подъемники. Плюс инфляция. И еще — интересно.

Все говорят: «Вы так похожи на нас. Мы никогда раньше не предполагали, что русские так открыты. Мы думали что они все „внутри“ — скрытные, молчаливые, мрачные люди. Мы были потрясены. Это фантастично!»

Это повторяется каждый раз с каждой группой.

* * *

Семь лет просыпаюсь, смотрю на нее и думаю — какой я счастливый. Как мне повезло!

* * *

Гимаройлер.

* * *

Я сижу за столом, курю и таким образом провожу свою жизнь. Рядом со мной мелькает и требует жизнь, которая люто ненавидит меня. Скучно и глупо. За ошибки, совершенные давным-давно, надо платить. А ошибок совершено много. Поэтому и платится много. Приехать так далеко и трудно, чтобы на чердаке в дождь пить седуксен! Вот уж прекрасный финал зрелой жизни! Где взять силы? Все они растрачены на дерганья, сулившие перспективы, на судорожные финиши, за которыми не оказывается ничего. Стоило ли обманывать столько прекрасных людей? Надежды дальше нет. Почти нет, потому что нет сил. Однако я живу без надежды, без будущего. Живу и знаю, что так же, как и я, живет еще один человек.

* * *

Вот уж действительно — «стол был накрыт, но званые не были достойны»!

* * *

Она считала, что в лесу нужно немедленно переаукиваться, кричать и делать различные замечания. В ее присутствии лес терял такое качество, как тишина.

* * *

Бора, выди из мора. Я тебе мама или как?

* * *

— Ты когда-нибудь был счастлив?

— Да. Даже два раза. Один раз, когда смотрел на нее и вдруг почувствовал, что ноги у меня подгибаются от счастья. Никакой романтики при этом не было — это было в Москве, в Чертаново, на улице.

Второй раз, когда катался под Ленинградом на даче на детских качелях белой ночью и надо мной в сиреневом и блеклом небе летел самолет и чуть светилась одинокая звезда. Было сыровато. Все мои уже спали — тесть, теща и дочь. Я их очень любил. В доме остывала печь и пахло оладьями и жареной картошкой. Самолет, подсвеченный снизу северной ночью, набирал высоту, и под серебристым рыбьим его брюхом мигал проблесковый красный огонь. Я почувствовал глубокое осознание счастья. Я почувствовал, что буду жить всегда.

* * *

Ах, как вы все фальшивы! Друзья,