Ания смеется, но вещицу не трогает.

— Так... Я вижу, Фидел тебе уже все выложил, — говорит он. Она и не думает отпираться:

— А хоть бы и так. Что с того?

— Ох, Ания, — грустно качает головой Джеслек. — Да то, что нам необходимо сокрушить Спидлар прежде, чем этот игрушечник начнет мастерить вещи побольше. Это важно для всех нас, но вместо того, чтобы позаботиться об этом, ты думаешь о том, кто станет моим преемником и как можно манипулировать этим малым, забравшись к нему в постель.

— Ты несносен!

— Я просто реалист. И может быть, тугодум. Но не полный дурак.

— Нет, не полный, — говорит Ания, устраиваясь в кресле. — Ты не против, если я налью вина?

— Угощайся.

— А ты не выглядишь огорченным.

— С чего мне огорчаться? Белый есть Белый, змея есть змея. Что бы ни было у тебя на уме, ты прелестна, так почему бы мне не пользоваться этим с удовольствием? Для меня ты угрозы не представляешь, а вот для Стирола или Фидела — другое дело.

— Вижу, ты весьма уверен в себе, — говорит она, наполняя два бокала.

— Вообще-то, я во многом не разбираюсь. Туповат, можно сказать, что тебе прекрасно известно. Но это не имеет значения, о чем ты тоже знаешь, хотя Стиролу, ручаюсь, не говорила. Вы оба ждете, когда я, хм... перенапрягусь. В смутные времена это рано или поздно случается с каждым Высшим Магом, но я надеюсь стать первым, кто избежит подобного исхода. А ты ставишь на то, что я такой же, как все.

Ания с трудом проглатывает ком в горле.

— Это... звучит странно...

— Отнюдь, — говорит Джеслек, подходя к ней сзади. Его пальцы касаются кожи ее плеча и опускаются ниже. — Отнюдь.

Черное предрассветное небо хлещет дождем; снег, который еще на прошлой восьмидневке покрывал двор кузницы плотным слоем высотой по колено, размок.

Поднявшись на крыльцо, Доррин отряхивает с сапог грязь, обметает их веником, вытирает подошвы о половик и лишь потом входит на кухню.

Яррл сидит за столом; перед ним два ломтя хлеба с сыром.

— Экая нынче слякоть!

— А в прошлом году так не было?

— Было, как раз перед твоим приходом. На моей памяти была только одна не слякотная весна, и лучше бы мне другой такой не видеть. Тогда стояла такая засуха, что половина скота перемерла.

Кузнец откусывает хлеба с сыром, держа в левой руке кружку холодного сидра.

Доррин отрезает хлеба себе и заглядывает в буфет.

— Фрукты есть?

— Нет. Проклятые Белые чародеи.

— Ну, вряд ли тебе стоит утруждаться проклятиями! Лучшие люди прокляли их давным-давно, правда, лишь Креслину удалось сделать эти проклятия действенными.

— Да есть у нас фрукты, — заявляет, появившись на кухне, одетая в толстый свитер и брюки Рейса. — Лидрал оставила целый бочонок. Смесь ябрушей еще с чем-то... Я пока не открывала.

Яррл бурчит что-то с набитым ртом, в то время как его жена растапливает холодный очаг щепками, а потом добавляет к ним совок угля.

— Я испеку хлеб к обеду, так что он останется свежим до вечера.

— Вот и ладно, а то этот уже зачерствел, — отзывается кузнец. Доррин наполняет кружку прохладным сидром.

— Трудно спорить с женщинами, — говорит кузнец. — Они никогда не отвечают на вопросы, зато выкладывают то, о чем ты и не думал спрашивать.

— А с мужчинами, Доррин, еще труднее, — невозмутимым тоном отзывается Рейса. — Они никого не слушают и слышат не то, что им говорят, а то, что хотят услышать.

— А я думаю, что это вам двоим трудно друг с другом спорить, — замечает с порога Петра. — А раз трудно, так и ни к чему.

— Женщины — они вроде Белых Чародеев, — гнет свое Яррл, — на все у них сыщется ответ, но всегда уклончивый.

— А вот Брид с Кадарой говорили, — подает голос Доррин со своего края стола, — что разбойники ездят на лошадях с галлосскими подковами. У них еще клепка с такими потешными уголками.

— Ежели с уголками, так это, может, и не клепка, — замечает Яррл.

— Папа, оставь ты свои придирки, — хмыкает Петра.

— Клепка, не клепка, а хорошего тут мало, — говорит Рейса, отсыпая в миску муку. — Ой, Петра, сегодня молоко мне потребуется раньше.

— А дождь-то как из ведра, — отзывается Петра, выглядывая наружу и закрывая дверь.

— Но без молока все равно не обойтись, — указывает Рейса и, прокашлявшись, добавляет: — Скоро префект заявит, что земли выше Элпарты принадлежат Галлосу.

— Еще чего, — фыркает Петра.

— Нам нужно будет наковать гвоздей, и длинных, и коротких. Вертен хочет получить свои сразу, как только сойдет грязь. Именно наших — другие ему, видите ли, не подходят.

Кузнец усмехается с довольным видом, а Доррин, напротив, стонет. Он терпеть не может ковать гвозди: дело это несложное, но уж больно нудное.

— Настоящий кузнец стонет от гвоздей, но делает их как следует, — с пониманием произносит Яррл. — Тьма, подмастерье на то и нужен, чтобы ковать гвозди да качать меха. Ладно, пора за работу. Где этот бездельник? — спрашивает он, допивая сидр, как будто не видит проскользнувшего на кухню Ваоса.

Петра отрезает для паренька хлеба и дает ему кусок сыра.

— Так куда он запропастился? — повторяет кузнец, по-прежнему делая вид, что не видит Ваоса.

— С Зилдой, небось, играет, — говорит Доррин, подмигивая парнишке.

Ваос залпом допивает полученный от Рейсы сидр. Рейса косится на Доррина и качает головой. Оба они знают, что для Яррла работа на первом месте. По его убеждению, судача о политике, гвоздей не накуешь и молока не надоишь.

Юноша торопливо доедает завтрак и спешит в кузницу.

Длинное помещение казармы освещено лишь тлеющими в очаге угольями. Большая часть солдат сидит возле огня, остальные лежат на соломенных тюфяках, отодвинув их подальше от стен. Снаружи, где ледяной дождь поливает тающий снег, тянет сыростью и холодом.

Брид с Кадарой сидят между очагом и маленькой закрытой каморкой, где проходит встреча начальника гарнизона с командирами отрядов. Из-за потертой двери доносятся голоса: слов не разобрать, но по тону ясно, что там идет спор.

— Кто-то недоволен, — замечает Кадара.

— И весьма недоволен, — подтверждает Брид, касаясь ее руки. — Хорошо, что нам не приходится торчать снаружи, под дождем.

— Это точно, — она пожимает его пальцы. — Но скоро придется.

— Спасибо, что напомнила, дорогая.

Дверь открывается.