Очередная ракета с треском взрывается, осыпая бархатную ночь дождем алых искр.

— Маги не торопятся, — медленно произносит Лидрал. — Они осмотрительны и никогда не действуют нахрапом. Но зато когда начинают действовать, предпринимать что-либо, как правило, уже поздно.

Следующая ракета распускается золотистым цветком. Доррин сжимает руку Лидрал, и та отвечает на его пожатие. Небо над гаванью снова озаряется вспышкой. Рейса заходится в кашле.

— Пойду-ка я домой, — говорит она. — Что-то слишком холодно.

Остальные молча дожидаются пуска последней ракеты.

— Глупо устраивать фейерверки зимой, — замечает Петра, притопывая озябшими ногами перед тем, как повернуть к дому. — В такую стужу только под одеялом и прятаться.

Лидрал и Доррин, переглянувшись, зажимают рты, чтобы не покатиться со смеху.

— Доброй ночи, Петра, — говорит Лидрал, когда они подходят ко двору. — Поблагодари мать за то, что она рассказала нам про фейерверки.

— И вам доброй ночи, голубки, — тепло отзывается Петра перед тем, как исчезнуть за дверью кухни.

— Она славная, — Лидрал вновь сжимает руку Доррина, и они идут по промерзшему двору к его комнате.

— Да, славная. Но ты у меня особенная.

— Вроде фейерверка?

Они снова смеются.

— Мне холодно, — говорит Лидрал, заворачиваясь в стеганое одеяло.

— Может, тебе еще фейерверк требуется?

Их губы снова встречаются.

Фейерверк...

Доррин и Лидрал стоят у сарая, на холодном, но ярком утреннем свете.

— Хочешь взять Меривен? — спрашивает он.

— Твою драгоценную кобылу? — она двусмысленно усмехается. В ответ Доррин быстро наклоняется и швыряет в нее пригоршню колючего снега.

— Ты!.. — она бросается к нему и подставляет губы для поцелуя. Он закрывает глаза, наклоняется к ней... и кубарем летит в утоптанный снег. Доррин хохочет. Лидрал подбегает и протягивает ему руки в рукавицах, однако вместо того, чтобы встать, юноша валит ее вниз, себе на колени. Они целуются снова... и снова. Потом он встает, легко поднимая Лидрал.

— А ты силен! С виду и не скажешь.

— Это благодаря работе в кузнице. Так тебе нужна Меривен?

— Нет. Я возьму пони, которого купила.

— Чем сегодня займешься?

— Торговыми делами. Посмотрю, нельзя ли здесь приобрести недорого что-нибудь путное на продажу. У меня на такие вещи чутье. В торговле оно значит не меньше, чем в кузнечном деле.

Доррин открывает дверь сарая. Держась за руки, они заходят внутрь и снова целуются.

— Тебе что, не надо к целительнице? — говорит Лидрал, слегка отстраняясь.

— Еще как нужно, — вздыхает он. — Опять иметь дело с голодными детишками и сломанными костями.

— Сломанными костями?

— Да, причем всегда женскими. Бедняжки уверяют, что это несчастные случаи, но я-то знаю: они врут. Их бьют мужья. Время нынче тяжелое, и они срывают злобу на беззащитных.

— И ты ничего не можешь поделать?

— А что? Они ведь не уйдут от своих мужей. Куда им податься, особенно в такую зиму? Женщины терпят, а мужчины безобразничают еще пуще. Так уж повелось... Взять хоть тебя — ты одеваешься и ведешь себя, как мужчина. А почему ты не можешь быть торговцем, во всем оставаясь женщиной?

— Мне думается, потому, что люди до сих пор боятся Предания.

Доррин вручает ей потертую коричневую попону, а когда Лидрал набрасывает ее на спину серого пони, умело прилаживает седло и затягивает подпругу.

— Ишь ты! Со времен нашей первой встречи ты в этом поднаторел. И не только в этом, — ухмыляется Лидрал.

Доррин заливается краской.

— А вот краснеешь ты так же, как и раньше... Я могла бы справиться и сама. Мне доводилось заниматься этим до того, как ты вообще узнал, что такое лошадь.

— Знаю, конечно, справилась бы. Мне просто нравится делать это для тебя.

Вручив ей поводья, Доррин начинает седлать Меривен, но неожиданно восклицает:

— Тьма!

— Что случилось?

— Посох забыл. Надо будет его забрать, — говорит он, надевая на Меривен недоуздок.

— А ты знаешь, что это тебя выдает?

— Что?

— Недоуздок. Говорят, никто из великих не использовал удила. Отец рассказывал, что и Креслин тоже.

— А откуда он знает?

— По семейным поверьям, Креслин когда-то нанимался к нашему давнему предку охранником. Вот почему Фрейдр так рьяно обихаживает в Джеллико Белых, — она усмехается. — Толку-то...

— Нам, наверное, пора, — говорит Доррин, глядя на дверь сарая. Она тянется к нему, и они снова целуются.

— Потом... — задыхаясь, шепчет Лидрал.

— Обещаешь?

Она молча улыбается. Доррин открывает дверь и смотрит ей вслед, пока она не сворачивает с главной дороги. Тогда юноша выводит Меривен и закрывает дверь.

— Поехали, — говорит юноша, щелкая поводьями. — Надо поспешить, а то Рилла будет недовольна.

Оглядев сарай, но не увидев нигде серого пони Лидрал, Доррин быстро расседлывает Меривен и спешит в свою комнату, где снимает рубашку, заляпанную, когда он смешивал мед с пряностями. Теперь ее нужно стирать, а зимой, в стужу, это занятие не из приятных. Вздохнув, юноша натягивает рубаху, в которой работает в кузнице, размышляя при этом о фейерверках и о том, удастся ли ему разжиться каммабарком или черным порохом. А коли удастся, где все это хранить? Может, в старом погребе, что ниже по склону от домика Риллы?

— Добрый день, мастер Доррин, — говорит Ваос, поднимая голову от точильного камня.

— Добрый день.

— Хорошо, что ты сегодня пришел пораньше, — говорит Яррл, отправляя в горн железный прут, над которым работал.

— А что? — спрашивает Доррин, устанавливая штамп на глину возле наковальни.

— Тут заезжал мелочной торговец... Виллумом его кличут.

Яррл берется за щипцы и кивает в сторону мехов. Ваос, поняв без слов, что от него требуется, берется за рычаг.

— Он говорил, будто ты обещал ему игрушку или что-то такое, — бурчит кузнец, вытаскивая заготовку из огня.

Прежде чем она оказывается на наковальне, Доррин уже держит наготове кувалду.

— В общем, этот малый собирается в Фенард, — бормочет кузнец, снова отправляя железяку в огонь. — И хотел узнать, не сделаешь ли ты для него несколько своих вещиц. Обещал по серебренику за штуку... особливо, если будут кораблики. Ты что-нибудь понял во всей этой белиберде?