Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мэри улыбнулась мне и помахала пальцами.
— Мэри очень любезно согласилась привезти образцы, чтобы ты могла выбрать свадебный торт.
— Все верно. — Мэри кивнула.
— Мэри превращается в гризли. В очень большого гризли.
— Я знаю, кто такая Мэри, — сказала я ему. — Я встречала ее раньше, на свадьбе Андреа.
— Если ты не выберешь свадебный торт, Мэри сядет на тебя и запихнет все эти куски тебе в рот, пока ты не сделаешь выбор.
— Мэри, а какая армия?
Мэри улыбнулась мне.
— Мне не понадобится армия.
— Может он выберет торт? — Я указала на Кэррана. — В этой свадьбе участвую не только я.
— Он уже сделал выбор, — сказала Мэри. — Это варианты, до которых он сузил.
Я повернулась к Кэррану.
— Ты сузил выбор до шестнадцати вариантов?
— Все они были очень вкусными, — сказал он.
— Был ли какой-нибудь, который тебе не понравился?
— Да, — сказал он. — Я отмел кокосовую стружку и лайм.
— После того, как закончишь выбор торта, мы обсудим выбор цветов, — сказал Роман.
Я его задушу.
— Роман, мне надо танцевать, пока Зои не сможет записать оставшиеся мистические письмена на моей коже, а затем я должна тренироваться, чтобы творить магию. Так что, нет. Я пас.
Роман тяжело вздохнул и посмотрел на Мэри.
— Ты видишь, с чем мне приходится мириться?
— Роман, если я не сделаю этого, Атланта будет разрушена.
— Атланта по-жизни разрушается, — сказала Мэри. — Съешь немного торта. Тебе станет лучше.
— Пока не забыл, — сказал Роман. — Сиенна просила передать тебе, остерегаться… — Он полез в карман и вытащил листок бумаги. — Crocuta crocuta spelaea. Очевидно, эта штука собирается попытаться убить тебя. Разве ты не хочешь съесть немного вкусного торта, прежде чем умрешь ужасной смертью?
Я села на сцену и закрыла лицо руками.
Рука Кэррана легла на мое плечо.
— Ты в порядке, детка?
— Нет. Дай мне минутку.
— Понятное дело, — сказал Роман. — Не торопись.
— Как ты там сказал, что должно было убить меня?
— Crocuta crocuta spelaea.
Crocuta обычно относилось к гиене, но я не могла вспомнить ни одной гиены, к которой было бы прикреплено spelaea.
— Пещерная гиена, — сказал Асканио. — Также известная как пятнистая гиена ледникового периода.
Мы все посмотрели на него.
Он закатил глаза.
— Я член клана буда. Я знаю наше генеалогическое древо.
— Насколько большая? — спросил Кэрран.
— Довольно большая, — сказал Асканио. — В основном она охотилась на диких лошадей. В среднем весит около двухсот двадцати пяти фунтов.
Ну, конечно. Почему в моем будущем не может быть злобной доисторической гиены?
Я выдохнула и посмотрела на Романа.
— Что мне нужно сделать, чтобы ты оставил меня в покое?
— Все свадебные решения должны приниматься тобой, — сказал Роман. — Ты должна выбрать торт, цвета для церемонии, цветы для своего букета, и ты должна встать на вторую примерку платья завтра в восемь часов. Вы также должны утвердить список гостей и схему рассадки.
Я посмотрела на Кэррана.
— Я могу взять на себя схему рассадки, — предложил он.
— Спасибо. — Я посмотрела на Романа. — Я сделаю все это, и ты перестаешь доставать меня?
— Да.
— Договорились.
— Превосходно. — Он потер руки, выглядя с ног до головы злобным языческим жрецом. — Я люблю, когда все складывается.
***
ЗАПИСЬ НАДПИСИ на моем теле была сделана. Торт должен был состоять из чередующихся ярусов: первый — шоколадный с начинкой из белого шоколадного мусса и сливочного крема из белого шоколада, а второй — из белого шоколада с малиновым муссом и глазурью из белого шоколада. Они сказали мне, что я могу заказать все, что захочу, и если это будет последний торт, который я когда-либо съем, я хотела, чтобы он был максимально шоколадным.
Цвета будут зелеными, розовыми и лавандовыми, потому что, когда я закрывала глаза и думала о счастливом месте, я видела Водяные сады с цветущими в воде лотосами. Я сказала Роману, что хочу полевые цветы для своего букета. Он послушно записал.
— Спасибо тебе, — сказала я Сайману, когда он упаковывал вещи Дейва Миллера.
— Мы квиты, — сказал он.
— Похоже на то.
Он кивнул и ушел.
Роман тоже ушел, забрав с собой Мэри Луизу. Я отпустила Асканио до завтра после того, как мы вернули столы на прежние места, а затем подождала, пока он не окажется вне пределов слышимости.
— Он ушел, — сказал мне Кэрран.
Я разложила записи на полу.
Тетя появилась передо мной и посмотрела на страницы.
Она нахмурилась.
— Это высший диалект. Язык королей. Зачем ему… Поменяй ради меня эти два листа.
Я передвинула два листа, на которые она указала.
Тетя вглядывалась в надписи. Мы ждали.
— Придурок. — Эрра откинула голову назад и рассмеялась. — О, этот сентиментальный дурачок! Вот что происходит, когда мужчина думает своим членом.
Мы с Кэрраном посмотрели друг на друга.
— Это поэма. Прекрасное, изысканное любовное стихотворение к твоей матери и тебе, написанное на древнем языке, на высшем диалекте, и подходящее для короля. Ученые Шинара заплакали бы от чистой радости, а поэты убили бы себя из ревности. Оно рассказывает твоей матери, что она — его жизнь, его солнце, его звезды, животворящий свет его вселенной. Я бы перевела для тебя, но твой язык слишком неуклюж. Оно продолжает рассказывать обо всех жертвах, на которые он готов пойти ради нее, и о том, как сильно он обожает свою возлюбленную, и о том, что ты — высшее выражение их любви.
— Он все равно убил ее, — сказала я.
— Да, это так. Страдания от любви или нет, он все равно твой отец. — Она покачала головой. — Он начертал все это на тебе, пока ты была в утробе матери. Нужно умение, что бы не причинить вреда ребенку, а какое совершенство необходимо для достижения такого результата… Твой отец действительно был жемчужиной нашего времени. Он ужасен, но все же драгоценность. Вот важная часть.
Тетя указала на листок бумаги.
— И все принцы страны будут целовать землю под ее ногами… будешь и ты… и если она падет, я паду вместе с ней, потому что мы как одно целое, и отчаяние иссушит источник жизни внутри меня. Ты понимаешь? Вы связаны друг с другом. Он не может убить тебя. Если он это сделает, он умрет вместе с тобой.
Мой мозг с визгом остановился. Выхода не было.
Кэрран рассмеялся.
Мы обе посмотрели на него.
— Это не смешно, — сказала я ему.
— Это умора.
— Ты прекратишь? — Я села на свое кресло, пытаясь все осмыслить. Моему мозгу было действительно трудно это переварить.
Ухмылка Кэррана была злобной.
— Я задавался вопросом,