плану операционное вмешательство будет происходить не в области паха.

– Тогда пусть это сделает сиделка.

Ладно, она меня достала.

– Почему бы бритьем не заняться мне? Боитесь, что я ненароком отрежу соски?

Теперь уже миссис Ансельм выглядит сбитой с толку.

– Зачем брить мне грудь? Вы в своем уме?

– А зачем вообще вас брить? – с нажимом интересуюсь я, сдерживая улыбку.

– Для операции. Вы меня слушаете? Знаете, лучше обойдусь без бритья.

– Миссис Ансельм, – говорю я со всем спокойствием, на которое способен. – Завтра у вас стентирование коронарных артерий. Мы установим стент. Для этого бритье не требуется. Ни на груди, ни на других частях тела. Все будет сделано через запястье.

– Вы уверены? Вид у вас странный. Я недавно смотрела документальный фильм, и там человека полностью побрили.

Мамма миа! Лучше не спрашивать, что это за фильм…

– Я уверен. Успокойтесь.

– Проснусь обритой – подам на вас в суд! – кричит мне вслед миссис Ансельм.

Оказавшись за дверью, издаю смешок, наполовину веселый, наполовину истеричный.

– Что смешного? – раздается низкий голос Нэша, который вдруг материализовался рядом.

– Миерда! – шиплю я, от неожиданности чуть не роняя документы.

– У тебя мало работы? – ехидничает Нэш.

Что ж, мы оба понимаем, как это выглядит со стороны.

– Моя пациентка не желает, чтобы я ее брил.

Вид у Нэша такой же недоуменный, как до этого у миссис Ансельм. Мы идем по коридору.

– Какую операцию ей делают?

– Стентирование коронарных артерий. Через запястье.

Нэш ухмыляется.

– Ясно. Зря люди говорят, что в больнице скучно.

– Да. Они просто ничего не знают.

– Дай знать, если я понадоблюсь. А пока мне надо в другую сторону, – предупреждает он, когда мы доходим до поворота, и поворачивает налево.

Едва Нэш исчезает из виду, откуда-то выскакивает Софи.

– Привет. Хорошо, что я тебя встретила. Твой пациент требует врача.

– Кто именно? – спрашиваю я, остановившись.

– Мистер Джун.

Внутри все сжимается.

– Пойти с тобой? – предлагает Софи.

– Нет. Я… загляну к нему ненадолго. Спасибо.

– Поняла. – Улыбнувшись, она собирается уйти, но я останавливаю ее:

– Подожди! Не захватишь с собой документы? Я заберу их позже.

– Без проблем. – Взяв документы, она подмигивает мне и удаляется.

Мистер Джун. Я глубоко вздыхаю. Хотелось бы мне не принимать эту историю близко к сердцу. Чувствовать себя свободным, как раньше. Спасти его. Тогда никаких затруднений не возникло бы…

Быстрым шагом дохожу до палаты мистера Джуна и врываюсь внутрь, не потрудившись постучать. Честно говоря, я так нервничаю, что забыл это сделать.

– Ах, доктор Ривера. Рад вас видеть.

Мистер Джун совсем плох. За время в больнице он постарел на много лет. Его мучает кашель, голос звучит слабо и прерывисто, кожа бледная до синевы. Дышать ему тяжело – несмотря на кислородную маску, которую он снял, чтобы поговорить со мной. Видно, что ему очень больно, хотя обезболивающего в его теле больше, чем крови.

– Мистер Джун, что я могу для вас сделать?

Он смеется:

– Это мы уже обсуждали. Вы не в силах мне помочь.

Взяв стоявший у стены стул, я ставлю его у койки и сажусь. Как же я устал. Никак не пойму, почему он постоянно меня зовет. Я нервно заламываю пальцы, грудь сдавливает, будто кто-то на нее наступил.

– В таком случае зачем я здесь? Объясните, мистер Джун.

Морщины на его лице сделались глубже, круги под глазами темнее, а движения медленнее.

– Чтобы поговорить, – бормочет он, ответив на мой взгляд. – Я подумал, что неплохо бы поговорить с вами.

Тру ткань брюк, подавляя желание встать и уйти. Поговорить? Миерда! Разве я не дал понять, что не хочу этого? В смысле… я редко заходил к мистеру Джуну, уклонялся от беседы, вел себя недружелюбно, пусть и с большой неохотой. И что теперь? Он желает поговорить. Я сглупил, поддавшись на его уговоры и позволив втянуть меня в этот разговор.

Заметив мои колебания, мистер Джун просит:

– Уделите мне пять минут. Пожалуйста.

Я буду настоящим чудовищем, отказав ему! Мама умрет со стыда, если узнает – да мне и самому будет стыдно. Я выбрал профессию врача не для того, чтобы бегать от людей, о которых забочусь. Или от самого себя.

– Хорошо, – бурчу я, проглотив ком в горле.

– У вас есть семья, доктор Ривера? – интересуется мистер Джун, не глядя на меня.

– Да, мама, папа. Другие родственники. Они живут в Мексике. Мы видимся реже, чем хотелось бы, – признаюсь я.

– Видьтесь чаще. Звоните, пишите.

Чувство вины сжимает мне горло. После взрыва я общался с семьей гораздо меньше, чем раньше.

– Помните, вы спрашивали меня, почему я не желаю бороться? – Он поднимает глаза на меня. Дождавшись моего кивка, продолжает: – Потому что я всю жизнь следовал одному принципу: бороться надо только в тех битвах, которые можешь выиграть.

– Откуда вы знаете, какие битвы можно выиграть? – серьезно спрашиваю я.

– Ах, это самое главное. Какие сражения можно выиграть? Которые кажутся безнадежными, но не являются таковыми? В конце приходится задать себе вопрос: «Какие битвы стоят того, чтобы в них участвовать?» Не важно, победишь ты или нет.

– Эта битва стоила того. Вам есть за что бороться, – возражаю я.

Он безрадостно смеется и заходится в кашле:

– Что? Один или два года химиотерапии с ее побочными эффектами? Что именно я бы выиграл? Больше времени, но не меньше боли. Больше времени, меньше настоящей жизни. Больше времени – да и только.

Он замолкает, переводя дух.

– Думаете, ваша жизнь менее ценна, потому что вы одиноки?

– Нет. Но я думаю, что одиночество вынуждает нас принимать решения, на которые мы раньше не осмелились бы. Будь моя жена жива, я боролся бы ради нее. Возможно, предпочел бы настоящей жизни время, чтобы провести его с ней. Кто знает.

– Но без борьбы вы не получаете ни того, ни другого.

– Верно. Но мне больше ничего не нужно.

Никак не пойму, к чему этот разговор. Есть ли в нем смысл, приведет ли он к чему-нибудь. Или старик просто хочет поговорить, потому что ему это нравится.

– Позаботьтесь о людях, которых любите и которые любят вас. Только такие битвы стоят того, чтобы в них сражаться и побеждать. Именно об этом я жалею больше всего. У меня было мало времени, чтобы посвятить его любимым и близким. Слишком поздно я осознал, насколько скоротечна жизнь. Я забыл, что все в мире имеет конец.

Печальный взгляд мистера Джуна угнетает. Я борюсь со шквалом чувств и мыслей. С тем, что беспокоит меня с самого взрыва.

– Почему вы не боитесь? – Мой голос дрожит, но старик или