на том, что мы должны отпустить всех наших пленников, прежде чем он расстанется хотя бы с одним христианином или динаром. Де Шовиньи отказался наотрез и потребовал выполнить соглашение, достигнутое месяц тому назад. Сафадин вежливо ответил, что это невозможно.

В последующую седмицу мы еще дважды встречались с ним. Теплые отношения во многом сохранились — мы привозили Сафадину вино, он отдаривался ведрами снега и блюдами свежих фруктов, — но ни одна из сторон не хотела уступать. Нас разделяла глубокая, неодолимая пропасть. Как я сказал Джоанне, мы пока делали вид, будто этой пропасти не существует.

Летняя жара становилась все нестерпимее, а общее положение, помимо переговоров о перемирии, — все сложнее. По Акре и лагерю разнесся слух, что Саладин отравил христианских пленников. Разозленные толпы пьяных французов стали рыскать по городу, избивая сарацин. Несколько домов были сожжены дотла. Наши жандармы принялись мародерствовать поблизости от вражеского лагеря, некоторые попадали в засаду к мамлюкам. Последовали неизбежные схватки. В одном случае нашим удалось пробиться, потеряв около дюжины убитыми. В другом — пришлось отправить отряд из сотни рыцарей, чтобы спасти их от верной гибели.

Следовало что-то предпринять, и Ричард сознавал это.

— Будет не слишком приятно, Руфус, — сказал он мне, когда мы сидели за кубком вина поздно вечером. — Но придется выступать на юг. Если медлить дальше, осенние дожди превратят все дороги в трясину.

Он изложил свой замысел, и я внутренне содрогнулся. Но ничем не выразил несогласия.

Восемнадцатого августа я проснулся, истерзанный тревогой и жарой. Спал я плохо и постоянно видел сны о кровопролитии. Я молча оделся.

Рис ощутил мое дурное настроение и ничего не сказал. До того он заявил, что согласен с обращением Ричарда к войску. Так же считали де Дрюн, де Шовиньи, де Бетюн и Торн. Одни, вроде Риса, поддержали брошенный королем клич, другие, как я, отнеслись к нему сдержаннее. Примечательно, что никто не выступил против сурового, но разумного предложения короля.

Рис ждал меня.

— Ты все еще намерен вызваться добровольцем? — нарушил я тишину.

— Да.

— Почему?

Риса не было здесь во время тяжелой, многомесячной осады Акры.

Он пожал плечами:

— Эту работу нужно сделать. Я сделаю ее хорошо.

С этим доводом я не мог поспорить.

— Как насчет вас? — спросил валлиец.

— Я тоже пойду.

Настал черед Риса удивляться.

— Почему?

— Нехорошо, если вы с де Дрюном будете там, а я нет.

Истинную причину я выдавать не стал. Даже Рису я не обмолвился об исповеди перед Вальтером и наложенной им епитимьи. И о его наказе: «Ты не пожалеешь никаких сил, не отступишь ни перед чем, даже ценой собственной жизни».

После бани я велел Рису одному идти в трапезную. Есть не хотелось. Я вернулся в комнату и точил меч до тех пор, пока тот не стал срезать волоски с тыльной стороны ладони. Потом я попытался уснуть. Прошло какое-то время, а я все так же лежал на тюфяке, уныло глядя в потолок. Предстоящая нам работа была отвратительной и, вопреки благословению церковников, плохо согласовывалась с моей совестью. Наконец я отбросил всякую надежду отдохнуть и сосредоточился на звуках, доносившихся из открытого окна.

С обрамленного деревьями двора, где Беренгария любила завтракать в обществе Джоанны, Беатрисы и придворных дам, доносились голоса женщин. Желая оказаться среди них и быть таким же беззаботным, я стал прислушиваться. Тележные колеса скрипят на улочке за стенами цитадели, осел громко жалуется на побои чертыхающегося хозяина. Веселые крики играющих ребятишек. Приближающийся стук копыт — один из моих товарищей выгуливает коня на Рыцарском дворе. Церковные колокола отбивают третий час. Подручный хозяина таверны бегает по округе, извещая, что его господин только что откупорил бочонок рейнского вина. Всем, кто желает отведать, просьба пройти… Далее указания, как найти таверну.

Успокоенный каждодневной суетой, я погрузился в глубокий сон без сновидений.

Рука трясла меня за плечо.

— Пора.

Голос принадлежал Рису.

Я медленно стал приходить в сознание, точно поднимался со дна глубокого черного пруда. Глаза открылись, зрение сфокусировалось. Надо мной стоял Рис, уже облаченный в гамбезон и кольчугу. Я слышал знакомый, но все-таки чужой крик муэдзина и заметил, как жарко и душно в комнате. Действительность обрушилась на меня. Уже миновал час шестой, полуденный.

— Посланец от Саладина? — спросил я, сохраняя надежду, вопреки всему.

— Не приехал. Король приказал вывести пленников из мест содержания и собрать людей. Мы выступаем, как только все будут готовы.

Скрепя сердце я встал и вооружился.

Стоял нестерпимый послеполуденный зной, как в это время года всегда бывает в Утремере. Солнце властвовало на небе — недобрый раскаленный шар, от ярких лучей которого становилось больно глазам. Было неприятно вдыхать густой, горячий воздух. Не прошло и пары минут после нашего выхода из цитадели, как я уже весь покрылся потом. Я взобрался на Поммерса и поймал себя на мысли: скакать по такой жаре и одновременно вести бой с сарацинами будет невероятно трудно, куда сложнее, чем я себе представлял.

Две трети войска выступили из лагеря и выехали на раскаленную сухую равнину к востоку от Акры; оставшаяся треть стояла в готовности неподалеку от стен. Разведчики Саладина постоянно наблюдали за нами, и наши передвижения не могли пройти незамеченными для него. Решив, что король намерен дать бой, он мог поднять свои полчища. Король сказал, что, если появится возможность сразиться, он ухватится за нее обеими руками, — поэтому мы выставляли напоказ свою силу.

Туркополы[18] Ги де Лузиньяна, несколько сотен легковооруженных кавалеристов, шли впереди. Остальное войско двигалось отрядами, по бокам от конных рыцарей располагались жандармы. Я вместе с Ричардом и рыцарями двора ехал почти в самой середине колонны. За нами, понурив голову, со связанными руками, смотря в затылок друг другу, длинной вереницей брели сарацинские пленники — две тысячи шестьсот человек, несчастные и молчаливые.

С тяжестью на сердце я подумал: сознают ли они, что их ждет?

Ричард остановил нас посреди равнины. Это место поблизости от неприятельского лагеря, где мы столько раз встречались с Сафадином, было выбрано специально. Саладин не мог не замечать происходящего, как не мог не видеть своего носа.

Вероятно, он уже знал о нашем приходе. Не далее как в четверти мили сквозь знойное марево виднелись группы наблюдавших за нами мамлюков. Ричард спокойно отдал приказ развернуться в линию. Следовало подготовиться к отражению возможной атаки сарацин. Засновали гонцы, разнося указания. Эскадроны рыцарей остановили коней позади заслона из жандармов, изготовивших арбалеты. Все это происходило естественно, как бы само собой. Если бы я не смотрел