понимал, да и не старался. Через минуту я все равно тебя убью, подумал я.

— Пощади меня, прошу!

Эти слова произнес — по-французски — не тот, кого я выбрал жертвой, а кто-то справа от него. Я посмотрел в ту сторону. Перед Рисом, чья правая рука замерла в тот самый миг, когда собиралась нанести колющий удар, стоял безбородый юнец. Рука Риса опустилась и снова поднялась.

— Рис, постой! — сам не зная почему, закричал я.

Его меч не дрогнул. Взгляд валлийца, холодный, как у волка, встретился с моим.

— Он говорит по-французски, — сказал я.

— Говорю! Говорю! — затараторил юнец. — Не убивайте меня, сэр, пожалуйста! Я не воин, а простой писец.

Удивительно: знание языка, на котором говорит человек, тут же заставляет переменить намерения. В словах пленника звучала искренность, и сердце мое дрогнуло.

— Рис, остановись. — Он не ответил, поэтому я добавил: — Это ведь мальчишка и к тому же не воин.

Разум отчасти вернулся к Рису, выражение его лица стало не таким хищным. Я велел ему перерезать путы сарацина, он повиновался. Юноша упал на колени, бормоча слова благодарности, и на четвереньках подполз к моим ногам.

По-прежнему ошалевший, я осмотрелся. Мечи поднимались и опускались, крики обрывались на середине, но бойня почти закончилась. Де Дрюн, насвистывая, вытирал клинок о тунику убитого. Рис уже рылся в кошеле, снятом с пояса другого мертвеца.

— Спасибо, господин, — верещал сарацин, обнимая мои колени.

Неловко похлопав его по плечу, я заметил, что под мои ногти забилась кровь. Вместо того чтобы чувствовать воодушевление после исполненной во имя Господа работы и понесенной епитимьи, я терзался отвращением. Подавив тошноту усилием воли, я велел юнцу встать. Он подчинился, стуча зубами от страха, потупив взгляд.

— Как ты научился говорить по-французски? — спросил я.

Поначалу он запинался, но затем понял, что я не собираюсь убить его на месте, и голос его стал тверже. Его отец управлял имением одного пуленского сеньора. Парень рос вместе с сыном сеньора: один выучился французскому, другой — арабскому. После того как у юноши начал ломаться голос, было решено, что он пойдет по стопам родителя и станет управляющим, когда состарится. Все четверо мужчин были в Акре, когда городом овладел Саладин. Пулен и его сын погибли в схватке, а управляющий и этот мальчишка, будучи мусульманами, уцелели.

Ощутив укол совести, я обвел взглядом убитых в поисках схожих черт.

— Твой отец здесь?

— Аллах милостив, господин. Его тут нет. — Тень набежала на лицо парня. — Болезнь забрала отца год назад. Он умер у меня на руках.

— Хоть что-то, — промолвил я, подумав о своих родителях, которые умерли одни, вдали от родных и близких. — Как тебя зовут?

— Абу аль-Маджд, господин. Вы меня сейчас убьете?

Я снова похлопал его по плечу:

— Нет, если ты дашь мне клятву.

— Перейти в христианство?

— Нет, — ответил я с улыбкой. От такой клятвы было бы мало проку: освободившись из плена, сарацины возвращались к своей религии, считая это само собой разумеющимся. — Ты присягнешь мне на верность, дашь слово верно служить и не сбегать.

— Я охотно поклянусь в этом.

Обрадованный, я кивнул.

Слегка поведя подбородком, Абу указал на жандармов, злобно посматривавших на него.

— Они хотят убить меня, господин.

— Никто тебя пальцем не тронет. Ты под моей защитой.

— Даже Малик-Рик?

Голос его дрогнул, когда он произносил это имя.

Я посмотрел поверх груды трупов туда, где на Фовеле сидел Ричард, наблюдая за происходящим.

— С королем я договорюсь, — сказал я, выказывая больше уверенности, чем ощущал на самом деле.

В тот день у меня не появилось возможности изложить свою просьбу. Извещенный гонцом о приближении Саладина и его войск, Ричард ускакал галопом, чтобы принять начало над своими силами. Завязалась битва. Сарацины в отчаянной попытке спасти товарищей раз за разом врезались в наш строй. Вскоре все рыцари заняли места в передних рядах. Перепуганного Абу я оставил на попечение Филипа. Прошло не так много времени, а мне уже довелось поучаствовать в двух атаках, обе возглавлял король. Мы отбросили мамлюков. Не кричи Ричард так, что потерял голос, мы кинулись бы за ними в беспорядочную погоню, позабыв об опасности, о которой десятки раз предостерегал нас государь.

— Именно этого они и хотят, — сказал король, пока мы вели уставших коней к нашим порядкам. — Смотрите, они уже перестроились.

Я повернулся в седле — сначала в одну сторону, потом в другую. Сквозь прорезь шлема я мог видеть только то, что происходило прямо передо мной. Десятки мамлюков собрались вместе и следовали за нами. Вспомнилось, как Ричард сравнил их с тучей слепней, разлетающихся перед занесенной рукой. Разделившись, они мгновенно возвращаются и нападают снова. Король не прав в одном, подумал я, мамлюки куда опаснее слепней.

Сарацины волнами катились за нами, метая стрелы высоко в воздух в расчете поразить наших коней. К счастью, мы оттеснили их достаточно далеко, чтобы большинство рыцарей успело добраться до нашего строя. Несколько лошадей пало, но всадников выручили товарищи. Опасаясь арбалетов пехоты, мамлюки натянули поводья, чтобы держаться вне расстояния полета стрелы. Мы с презрением относились к их стрелам, они же уважали наши арбалетные болты с утяжеленными наконечниками.

Оказавшись в безопасности за рядами жандармов, я жадно припал к фляге. Горло я смочил, но дикую жажду не утолил. Я не стал пить еще — возможно, нам предстояло провести еще много часов в поле — и кивнул в сторону наблюдавших за нами мамлюков.

— Они снова пойдут в атаку, сир?

— Готов побиться об заклад, что да. Вероятно, Саладин до сих пор надеется, что кто-то из пленников уцелел. Но мы выполнили свою работу, нет нужды стоять здесь. Мы в порядке отступим к городу, и пусть турки любуются бойней, которую тут учинили.

Как выяснилось в последующие часы, король недооценил ярость Саладина. Мамлюки накатывали волна за волной, осыпая жандармов тучами стрел и затрудняя наш отход. Вскоре разозленный Ричард вынужден был отдать приказ о том, чтобы занять оборону. За наскоками мамлюков следовали удары тяжелой турецкой конницы, угрожавшие прорвать наш фронт. И всякий раз ей мешали рыцари, плотным строем на скаку выдвигавшиеся вперед и оттеснявшие врага.

Так как сарацинам хватало ума не принимать бой, после каждой атаки оставалось лишь небольшое количество убитых врагов и наступала краткая передышка для наших жандармов. Это страшно изматывало. Мы не успевали добраться до своих порядков, а сарацины уже перестраивались. Изготовившись, они принимались бить в свои чертовы барабаны и цимбалы, и мамлюки или тяжелая кавалерия снова устраивали натиск. Рыцарям приходилось отражать его, а потом