– А веснушки? Откуда у меня эти веснушки? Уменя же волосы не огненные?

– Они с возрастом пройдут, отбелятся. Их небудет. Это все не главное, доченька.

– А что же главное?

– Пусть у кого-то гуще волосы, красивее нос.Пусть у кого-то нет веснушек. Зато у тебя есть и будет то, чего нет у другихдевочек.

– А чего нет у других девочек?

– У тебя есть исключительная судьба. Тыособенная. Ты всегда должна знать, что ты особенная. Даже в родильном доме тывыделялась среди всех детей. Ты не похожа на остальных, и ты никогда не будешьодной из серой массы.

Тогда я еще не могла понять, о чем говориламоя мама, но я смогла это запомнить. Я уткнулась ей в грудь и почувствовала,как мне тепло. Дом, приятные запахи и родная мама… Как же хорошо… Как хорошо…

Я не знаю, как я прожила следующие два дня.Иногда я впадала в панику или депрессию, но Костыль тут же делал мне укол, откоторого мне становилось значительно легче. А затем он повез меня в клинику,мне сделали пластику, чтобы убрать шрам. Правда, операция прошла не совсемудачно, и мне пришлось пролежать в клинике месяц. Весь месяц в клинике дежурилодин из людей Костыля, поэтому я даже не помышляла о побеге. Костыль приезжалко мне через день. Привозил цветы, фрукты и говорил, что я стала простокрасавицей. Я просила у него зеркало, смотрела на свое отражение и отмечала,что от прежней красавицы не осталось даже следа. Шрам стал поменьше и потоньше…Но он остался. Порез был очень глубоким, и врачи ничего не могли поделать.Когда подошло время к выписке, я тихо спросила:

– Как там Сережа?

– Нормально, – даже не смутился Костыль.

– Что значит – нормально?

– Жив, здоров, работает. У него работы всегдамного. Ты же это знаешь.

– А обо мне он хоть иногда вспоминает?

– Каждый день, – уверил меня Костыль. – А разв неделю, исправно, каждое воскресенье, ездит к тебе на кладбище. В прошлоевоскресенье оградку покрасил, цветы посадил. Одним словом, облагораживает твойучасток, так сказать.

– На какое кладбище?

– На обыкновенное. Мы же тебя похоронили,Нина.

– Как это? Когда?

– Ты ж еще месяц назад погибла в автомобильнойаварии. Тебя уже месяц как в живых нет. Тебя вообще нет. Понимаешь?

– Не понимаю.

Ровно через час мы приехали на кладбище иподошли к небольшому деревянному кресту, вокруг которого были сложены десяткиувядших роз. На кресте, под стеклом, висела моя фотография, где я улыбаюсьсчастливой улыбкой и поправляю свои волосы. На фотографии я очень красива,потому что на моем лице еще нет этого страшного шрама, да и не только на лице.Нет шрама в моей душе. А под фотографией табличка с моим именем и даты. Инадпись, что по мне скорбят мои родные и близкие. Ноги у меня подкосились, и я,чтобы не упасть, взяла Костыля за руку.

– Памятник тебе еще приличный не поставили.Извини, – сказал он. – Поставим позже, надо, чтобы земля улеглась. А проводилимы тебя с почестями, как положено. С оркестром. Только гроб был закрытым,потому что обгорела ты сильно. Я Сергею сказал, что ты переживала сильно послетого, как он уехал. В тот же вечер напилась до бессознательного состояния, селаза руль моей машины, доехала до обрыва, прямо с него упала и сгорела тамзаживо. Мне ради такого дела даже пришлось свою тачку с обрыва скинуть. Правда,я старенький «форд» отдал, мне его совсем не жалко. А за руль мы труп посадилипо-настоящему обгорелой девушки твоего возраста. В морге купили. Так что,Нинка, все сделали в лучшем виде. Комар носа не подточит. Денег это, конечно,стоило, но теперь ты у нас официально покойница. Менты как увиделисвидетельство о смерти, сразу вычеркнули тебя из розыска. Теперь ты, Нина,свободна. Свободна как птица. Наслаждайся, родная, свободой. Дыши полнойгрудью. Не была ты замужем ни за каким ублюдком, сестры у тебя никогда не было.Ты теперь Костылева Руслана, и живем мы с тобой официально уже три года, а до этоготы в глухой деревне жила, оттуда я тебя и привез. Из глухомани притащил иженился. Держи документ.

Костыль достал из кармана паспорт и протянулмне. Я открыла первую страницу и посмотрела на свою фотографию… Я не былапохожа на себя прежнюю, потому что через все лицо шел шрам.

– А как же Сергей?

– А что Сергей? С Сергеем ты больше никогда неувидишься. Он совсем тронулся от своего горя и за неделю потерял часть моихденег. Я наложил штраф на его компанию, и мы разошлись. Теперь у меня другойфинансист. Так что, Нинка, вернее, Руслана, я обещал вытащить тебя из дерьма,вот и вытащил. Теперь ты моя законная жена. Ты мне должна быть благодарна доконца своей жизни. Я все проблемы расхлебал, теперь живи и радуйся.

– Чему? – опешила я.

– Новой жизни, дорогая. Новой жизни! Мне дажепредложение тебе делать не нужно и к алтарю тащить, ты и так моя законная жена.

Я положила букет, который подарил мне вбольнице Костыль, на свою могилу и на ватных ногах пошла к машине. У меня небыло слез и вообще каких-либо эмоций.

Все последующие дни я вообще ничего непонимала. Мир, в котором мы жили вдвоем с Сергеем, рухнул. Воспоминания о немтерзали мне душу. Иногда казалось, что теперешняя моя жизнь лишь сон, чтосейчас я проснусь, и все будет как раньше, когда я была вместе с Сергеем, былапо-настоящему счастлива и любима. Но порой душевная боль становиласьневыносимой, и тогда я бегала по дому за Костылем, просила сделать мнеуспокаивающий укол. Часто Костыль отказывал мне, говорил, что у меня началасьнаркотическая зависимость, и это опасно. Я не слышала его доводов. Мне былоплохо, сильно ломило тело. Я кричала, устраивала истерики, била посуду.

Однажды, не выдержав, я ворвалась вбильярдную, где Костыль собрал своих стриженых братков. Судя по всему, решалисьважные проблемы. Народу было полно, но я не обратила на это никакого внимания,рухнула перед ним на колени и протянула свои обколотые руки:

– Женя, родной, уколи меня, пожалуйста. Нууколи… – Я заплакала.

Костыль изменился в лице.

– Иди наверх! Ты что, не видишь, я занят! –рявкнул он.

– А ты меня уколи и решай дальше свои вопросы.Если занят, попроси кого-нибудь из пацанов или дай мне дозу, я сама уколюсь… Яуже кололась. У меня получится.

Даже братки почувствовали себя неловко. ОзверевшийКостыль ударил меня ботинком в лицо. Он чуть не задохнулся от ярости.