поспешно влетела в лифт, пока он не передумал. Консьерж достал из кармана серебряный цилиндр на цепочке и зашел в лифт, аккуратно отодвинув шлейф моего платья, который занял всю кабину.

— А вы со мной, да? — осмелилась спросить я.

— Нет, но без этого ключа ты в дом к Егору Александровичу не попадешь, — мужчина вставил цилиндрик в верхнее отверстие кнопочной панели лифта, на котором не было номера квартиры, и поспешно вышел.

Двери начали закрываться.

— Танюша, дверь лифта открывается прямо в квартиру, — торопливо пояснил Аркаша. — На последнем этаже всего одна квартира Егора. Так что не ошибешься.

— Удачи! — пробасила Ритка, вскидывая вверх сжатый кулак.

18 глава. Срочно требуется властный мерзавец

Нервная дрожь и холод в кончиках пальцев. Лифт скрипит тросами, медленно подползая к поворотной точке в моей судьбе. Сейчас все решится, и, наконец, будет поставлена финальная точка. Или в радости или в слезах. Странное состояние. Начало или конец? Как в полночь, когда на часах выстраиваются четыре бесконечности: 00:00.

И в этот краткий миг кажется, что время никогда не начнется. Что вселенная вдруг закончилась и ты вместе с ней. В эту самую минуту в моей жизни — полночь. Через минуту я узнаю, разлетится ли моя жизнь на осколки, как взорвавшаяся звезда? Но это через минуту. А сейчас на циферблате сердца и судьбы четыре нуля. Мышцы скованы судорогой. Время сжато до предела. И бездна под ногами. Черный бархат глубокого космоса, на котором не видно ни одной звезды.

Лифт останавливается. Две половинки двери плавно разъезжаются. Меня встречают сумерки, серой паутиной затянувшие огромную квартиру-студию. Ее стены тонут в темноте. Но посредине светлый треугольник: это гигантское, во всю стену, панорамное окно отражает бесчисленные огни шумной Тверской. Напротив окна стоит кресло. В нем спиной ко мне, лицом к стеклу и огням Москвы сидит Егор. В одной руке — зажженная сигарета, в другой — квадратный стакан. Он тихо произносит, не оборачиваясь:

— Привет, Аркадий! Налей себе сам. Там, в углу, на барной стойке открытая бутылка виски и лед.

Молча подхожу к нему, останавливаюсь за спиной и тихо отвечаю:

— Спасибо, пить не буду.

Он резко вскакивает, выронив стакан. Звенит разбитое стекло. Не веря своим глазам, выдыхает:

— Ты!

— Я подумала, что если рыцарь не пришел, то придется самой спасать себя от дракона.

— Но как же свадьба?

Не отвечая на вопрос, кладу руку ему на грудь, скомкиваю застежку на рубашке и заглядываю в глаза. Шепчу:

— Ты не пришел. Почему?

— Я не мог.

— Врешь!

— Вру! — легко соглашается он.

— Почему, Егор? Почему? Почему? Почему?

— Ты сказала, что у нас будет нежизнь. Там, на полянке в Абу-Даби, ты ясно дала понять, что не будешь со мной счастлива. А я хочу, чтобы ты была самая счастливая на свете. Пусть не со мной. Пусть с другим. Главное, чтобы тебе было хорошо!

— Ненавижу! — яростно шепчу, толкая его в грудь обеими руками. — Ненавижу!

— Кого? — он не двигается с места, стоит, как скала, не реагируя на толчки.

— Твою чертову порядочность ненавижу! Твою долбаную заботу о моем счастье ненавижу!

— Я просто уважаю желание женщины, которую люблю!

— И уважение твое ненавижу! — слезы мешают мне говорить, хватаю подол платья и вытираю глаза. — Ты мне был так нужен, Егор! Так нужен, а ты не пришел!

— Танюша, милая, хорошая моя, — он хватает меня за руки, целует ладони, — если бы я знал, я бы пришел. Если бы ты только дала понять, хоть полусловом намекнула бы!

— А мне не нужно намекать. Пойми же ты! Мне просто нужно, чтобы пришел кто-то большой и сильный, и спас. Понимаешь? Как долбанный Кин-Конг раскидал бы всех в стороны, облапил и прорычал: "Моя! Не отдам!" Какие же вы все мужчины идиоты! Ненавижу вас всех!

— Я не знал!

— А что ты вообще знаешь? — кричу я, выдергивая свою руку из его ладоней.

— Одно знаю точно: люблю тебя, Таня! Так люблю, что дышать без тебя не могу!

— Врешь ты все, сволочь порядочная! Воспитанная, умная, толерантная, интеллигентная сволочь!

— Ты права, милая. Только не плачь! — он целует мое мокрое от слез лицо. — Все твои слезы осушу и больше не дам плакать!

— Я там стояла, как дура, в этом платье и прическе-короне. И до последней минуты ждала тебя. А вся эта элитарная шушера на меня пялилась!

— Ну я же не знал!

— А должен был! Ты обязан быть понять это раньше меня!

— Ты права, родная моя! — он пытается расстегнуть лиф платья, но тугой корсет сжимает меня намертво.

И вдруг меня пронзает страшная догадка. И все становится на свои места. Он не пришел, потому что не хотел. А я, как дура, бежала сюда в этом кошмарном платье и сейчас его заставляю, фактически, принять меня. А у него нет выхода, потому что бедная овечка ради него сбежала с собственной свадьбы. А он ведь порядочный! Действительно, порядочный! Он не может закрыть передо мной дверь, хотя давно перегорел. Так бывает, когда чего-то сильно хочешь, а оно не случается вовремя. Оно приходит само потом, когда тебе это уже не нужно. И сейчас я и есть это уже ненужное "потом". Почему же я не поняла этого раньше? Вот дура! Все у меня в жизни через зад, буквально все! Как стыдно, боже мой! Прибежала, идиотка, навязываться!

— А знаешь что? — отстраняюсь от него, делая два шага назад.

— Что? — его руки повисают в воздухе.

— Иди ты к черту вместе со Стасом! Боже мой, какой позор! Я сбежала с собственной свадьбы, теперь стою здесь, объясняю все тебе, навязываюсь, и ты вынужден меня принять, потому что я примчалась к тебе прямо из-под венца. А это так унизительно! А ты…. ты ведь просто отказался от меня, и все.

— Это не так, Таня!

— Это так, Егор! Ничего больше не хочу! Хочу просто остаться одна. Оставьте все меня в покое! Мне никто из вас не нужен! — поворачиваюсь и бегу к лифту.

— Стоять! — кричит он, и в его голосе вдруг звучит такая властная уверенность, такой обжигающий холод, что я невольно замираю на месте.

А он подходит ко мне, берет за руку, ведет к креслу возле окна, усаживает в него и этим же чужим властным голосом не говорит, не просит, а приказывает. Причем тоном, не терпящим возражений:

— Слушай!

Замираю в кресле, вцепившись в подлокотники. Он подходит к окну. Отблески неоновых вывесок очерчивают его стройный силуэт. Он засовывает руки в карманы и глухо