Наиболее подробные воспоминания о группе бывших военнопленных в рядах ЮВвО оставил Дж. Рутем, британский офицер связи в Восточной Сербии. В начале октября 1943 г. некая группа бывших советских военнопленных дезертировала из части РОК, размещенной в районе дунайского городка Голубац. Они установили связь с местным командиром ЮВвО капитаном Вукчевичем, который помог им «уйти в лес». Интересно, что общение с бывшими белогвардейцами не прошло даром для дезертиров из РОК. Перед тем как сесть за стол, они снимали головные уборы, крестились и читали «Отче наш», чем весьма удивили четников и англичан, имевших иные представления о красноармейцах[731]. При этом Акимов (Абрамов, Аврамов) не был одним из этих дезертиров. По словам, офицера УСО, Акимов пришел к четникам вместе с несколькими своими товарищами из Македонии. Этот советский офицер рассказал, что они были в немецком плену, но сбежали и решили пробиваться на Родину. Нельзя не обратить внимания на то, что маршрут из оккупированной болгарами Македонии в СССР через Восточную Сербию выглядел довольно странно — не только географической нелинейностью и тем, что там не было немецких лагерей для советских военнопленных, но и тем, что Болгария не воевала с СССР и там в течение всей войны действовало советское посольство. Большое впечатление произвели на Рутема воинская выправка и подготовка Акимова и его спутников, которые, по словам англичанина, выгодно отличались от облика местных командиров ЮВвО. При этом Рутем обратил внимание на то, что и бывшие бойцы РОК, и бежавшие из борских рудников, и пришельцы из Македонии не были тепло встречены в отряде ЮВвО. Одежда красноармейского пополнения (особенно у бежавших из борских рудников) находилась в ужасном состоянии, оружия не хватало, а их советское прошлое вызывало недружественные выпады отдельных наиболее озабоченных антикоммунизмом четников. Нельзя не сравнить это отношение с тем, как относились к советским военнопленным (бежавшим из лагерей или коллаборационистских частей) сербские партизаны[732]. Не только антикоммунизм определял отношение четников к «русскому пополнению». Рутем отмечал присутствовавшее у некоторых четнических офицеров «…чувство, что царская Россия не выполнила своих обещаний в Балканские войны и в Первую мировую…». По словам Рутема, случались весьма драматические эпизоды. «В одном селе был дан большой обед в сельской школе, на котором один из офицеров Петровича, капитан Йован сильно напился… Йован вошел в здание школы, где было около тридцати местных жителей, а русский Акимов сидел в углу, беседуя со мной за стаканом вина. Йован подошел к столу с бешенством в глазах и, беря со стола нож, задумчиво произнес: “Ненавижу коммунистов, ненавижу Красную армию. Если мне прикажут бороться против нее завтра, я буду счастлив”. Акимов был не вооружен (а Йован обвешан пистолетами, ножами и гранатами), но ответил спокойно: — Не смей так говорить. Ты меня обижаешь…» Лишь вмешательство Рутема смогло положить конец этой неприятной сцене[733]. Подобное же отношение к советским участникам антигитлеровской коалиции обнаружил в среде командиров ЮВвО в Сербии и Неделько Плечаш. Спустя несколько дней после того, как в сентябре 1942 г. его с парашютом забросили в Югославию, он не сразу сориентировался в происходящем и на обеде за сливовицей и печеной ягнятиной простодушно провозгласил тост: «С верой в нашу окончательную победу при помощи наших великих союзников — Англии, Америки и Советской России». В ответ на это командир Королевской гвардии Никола Калабич громогласным шепотом пошутил на ухо начальнику радиоцентра Йосе Певецу, что Плечаша пора зарезать[734].

Все вышеперечисленные источники информации способствовали тому, что сначала у советской разведки, дипломатов и руководства СССР было сформировано негативное отношение как к ЮВвО, так и к эмигрантскому королевскому правительству. Поведение сидевших в Лондоне югославских эмигрантских политиков отличалось большей сервильностью по отношению к Лондону, чем у их французских или чешских коллег, стремившихся хотя бы к видимости баланса. Важную роль в формировании имиджа югославского эмигрантского правительства, руководимого до И. Шубашича сербами, должны были сыграть определенные стереотипы о югославских народах, которые сформировались еще у экспертов Коминтерна в двадцатые годы. Вплоть до начала Второй мировой войны более дружественными Советскому Союзу считались «революционарные нацмены» хорваты, а не «реакционные великодержавники» сербы. Такое кардинальное по сравнению с дореволюционным изменение симпатий Москвы на Балканах с удивлением отмечали прибывшие в СССР югославские дипломаты: «…руководящие круги в Москве не имеют ясного представления о самой Югославии, считая ее насильственным созданием сербской династии и сербской армии»[735]. Яркой иллюстрацией этого стереотипа может быть заглавная песня «Ночь над Белградом», прозвучавшая в киноновелле из «Боевого киносборника», снятого в СССР в конце 1941 — начале 1942 г. В этой ключевой песне из фильма о белградских подпольщиках ни разу не упоминаются ни сербы, ни Сербия, но зато воспевается «небо Хорватии милое»[736].

Часто ускользает от современных исследователей и то, что идея о вековых русско-сербских связях практически отсутствовала в головах абсолютного большинства русского населения СССР, воспитанного с упором на школы Покровского и Марра. Даже имевшие высшее образование советские граждане в результате репрессий, уничтоживших довоенную школу славистики в России, имели до 1941 г. смутное представление о славянской идее. Лишь в 1939 г. в МГУ была создана Кафедра истории южных и западных славян, в 1942 г. — Славянская комиссия АН СССР, в 1943 г. — Кафедра славянской филологии МГУ и уже в 1947 г. — Институт славяноведения АН СССР. Помимо утраты научных знаний, в самом аппарате дипломатии и разведки исчезли некоторые прикладные, «изустные» нюансы знаний об отношении к России отдельных народов Балканского полуострова.

На восприятие в СССР четнического движения должна была повлиять и естественная человеческая склонность к типологизации явлений. Сознательная или подсознательная типологизация явлений влияла и на поведение в Югославии англичан. Судя по воспоминаниям И. Джоновича, Н. Плечаша, Ж. Топаловича и Дж. Рутема, англичане пытались вести себя по отношению к движению Д. Михайловича иначе, чем к малочисленным западноевропейским борцам сопротивления, пользовавшимся значительной материальной поддержкой англичан. Методы английских офицеров в Югославии куда больше напоминали Сотрудничество с антиоккупационным движением в Бирме и особенно в Эфиопии, где местные монархисты, направляемые СОЭ, добились больших успехов в борьбе с фашистами[737]. Аналогичным образом поведение представителей югославского королевского правительства не могло не напомнить советским лидерам лондонских поляков. Развитие событий в Польше в конце войны и сразу после ее окончания, с отчаянной борьбой между Армией Людовой и Армией Крайовой (АК), также должно было вызывать ассоциации с борьбой между антикоммунистами ЮВвО и коммунистическими партизанами. Типологическое включение ЮВвО в одну группу с АК и украинской УНА нашло отражение и в том, что руководство НКВД серьезно подозревало о существовании налаженных связей «бандеровцев» с «сербскими и черногорскими четниками»[738].