И вот последняя преграда сломана, и вновь тишина. Алексей пытается раскрыть шире глаза, чтобы хоть что-то увидеть, но перед ним только разноцветные узоры, рисуемые воспалённым воображением.

— Кто здесь? — голос совершенно чужой, сиплый от длительного молчания и сорванный криком. Рука медленно нащупала осколок доски, сжала, выставила вперёд.

Алексей покрылся испариной, пытаясь понять, что перед ним в темноте. Но что-то явно было, и это — не человек. Это не может быть человек, ведь они себя так не ведут… или ведут? Пугают нуждающегося в помощи соплеменника? Что это — шутка такая? Или воспалённое сознание играет с ним?

Нет. Перед Юдиным кто-то определённо находился. Он ощущал это каждой частичкой кожи, всякий волосок на теле поднимался от неестественного ужаса. Наконец, словно лёгкое дуновение, его коснулось чужое дыхание. Зловонное до невозможности. Алексей застыл, члены и мышцы буквально отказали, не в силах пошевелиться перед неведомым существом. Оно так близко… Оно в темноте заглядывает в глаза Юдину, а мужчина этого не видит.

Страх мурашками разбежался по телу, Алексей ткнул рукой с осколком доски прямо перед собой в надежде спугнуть неведомую тварь, но не тут-то было. Доска скользнула по чему-то очень крепкому, не причинив существу никакого вреда. А оно в ответ протянуло руки и коснулось Алексея. Мужчина попытался в омерзении отдёрнуть голову: влажные, горячие пальцы, дотронувшиеся до шеи, вызывали отвращение, но существо всё же сомкнуло их. Юдин задёргался и замолотил кулаками по неведомой твари, не обращая внимания на вспыхнувшую от резких движений боль в ногах. Но тщетно — чужие руки только сильней сжимали горло и тянули на себя, одновременно поворачивая голову. В какой-то момент крик оборвался, хрустнули позвонки и затрещали жилы.

Невидимый в темноте Митяй поднял в руках голову Алексея, слизнул капающую кровь и посмотрел по сторонам. Здесь ещё много трепыхающихся тел. До одури. Но след Яроса ведёт наружу. Феромоны так и витают вокруг, не видимые никому, кроме него. Неуловимый запах врага, постепенно растворяющийся в воздухе.

Тварь отшвырнула голову Юдина и, потеряв к ней всякий интерес, бросилась к выходу. Стараясь не упустить запах Яра, существо быстро скрылось среди серых зданий.

* * *

— Поверить не могу, насколько изменился мир… — сказал Игорь, молча крутивший до этого рулевое колесо. — Сколько раз всё это видел, и всё равно страшно.

За окнами автомобиля теперь проплывали серые здания города, словно струпьями, покрытые чёрными пятнами сажи от бушевавших давно пожаров. Лишь изредка картину разбавляли слегка поблёкшие вывески магазинов, выделяясь полустёртыми надписями на сером фоне пустых домов. Город в прошлом, может, и обретался тихой провинциальной жизнью, о чём красноречиво свидетельствовали одноэтажные дома, соседствующие с пяти-, девяти-, двенадцатиэтажными, но сейчас становилось очевидным, что он умер почти сразу, как нагрянул Трындец. И если маленькие дома практически сгинули — вросли в землю, рассы́пались по кирпичику или брёвнышку, то большие местами оставались почитай целыми, оплетённые красно-коричневым стеблем незнакомого вьюна, цепляющегося за кирпич и бетон с силой альпиниста. На верхних этажах ещё блестели стёклами целые окна, сквозь которые иной раз глядели высохшие мумии людей, не пожелавших уйти или прятаться. «Чёрная чума», пришедшая с радиоактивным пеплом и дождями, воспользовалась их нежеланием жить и разлагала тела заживо. Ядовитую пыль потом смыло ливнями и талой водой, но люди… вернуться не смогли. Они так же, как и двадцать лет назад, спокойно смотрели в окно и наблюдали за жизнью вокруг, в ней не участвуя. Глядели пустыми глазницами сквозь потрескавшиеся стёкла и молчаливо ненавидели мир.

Пожарный автомобиль на базе «КамАЗа» твёрдо преодолевал горку. Если доверять карте, осталось подняться до площади, завернуть направо и там по прямой — улица перейдёт в шоссе, которое ведёт в Москву.

Люди в кабине были взбудоражены не меньше «КамАЗа», которому впервые за несколько лет удалось выбраться за ворота гаража. Он, кряхтя двигателем, еле вскарабкался на довольно крутой склон, а всё потому, что навешали, наварили на него железо. Ржавые листы в палец толщиной были подвешены по бокам и сзади и защищали цистерну, в которой вместо воды бултыхалась солярка. Спереди приделали увесистый ковш от экскаватора. В общем, теперь пожарный «зверь» потяжелел в несколько раз, и движок завывал от натуги, когда «КамАЗ» взбирался на холм. Но все же люди были благодарны Семёну за такую, хоть и посмертную, помощь. Им предстояло преодолеть более ста пятидесяти километров до Москвы, а перемещаться по мёртвому миру пешком, учитывая набежавших из радиоактивных мест зверей, не самый лучший вариант. Теперь, если никаких осложнений не случится и на разбор завалов на дороге не уйдёт слишком много времени, до столицы можно будет добраться за день, максимум за два.

На площади пришлось притормозить. Куча сгоревших автомобилей преграждала путь. Они были навалены один на другой и образовывали довольно внушительный холм. Что здесь происходило во время Трындеца — трудно сказать, однако человеческие скелеты, заполонившие площадь вокруг рукотворного монумента Апокалипсису, напоминали о страшных событиях. На самом верху кучи из сгоревшего металлолома торчал крест из рельса, и на нём, оплетённые проволокой, висели человеческие останки. Кто кого жёг, уже не выяснить, но жестокость ощущалась и сейчас, спустя двадцать лет. Люди сами воздвигли сей памятник, своими руками создав ад после Ада. Мировая война сменилась другой — битвой всех со всеми, жутким побоищем внутри каждого отдельного человека. И не было победителей. Проиграли все.

«КамАЗ» медленно обогнул кучу, хрустя костями. Этот страшный шум перекрывал гул двигателя и вызывал неприятные мысли и воспоминания в каждом. Теперь, чтобы жить, приходится идти по костям. И неважно: по раскиданным ли вокруг и старым, или по свежим…

Улица выпрямилась, двухэтажные серые здания сменились двенадцатиэтажками, но Игорь тут же вжал педаль газа поглубже, предпочтя поскорее проехать ужасное место. Несколько домов подряд превратились в руины, а чуть дальше, словно искромсанный исполинскими силами, лежал остов самолёта. Хвост отдельно, а кабина уткнулась в ещё одно здание, обрушив стену и перекрытия нескольких этажей.

А больше всего поразили качельки, на которых маленькое обугленное тельце до сих пор раскачивалось от лёгкого дуновения ветра. Пожар, начавшийся после падения лайнера, выжег всё вокруг. И теперь этот одинокий ребёнок, приварившийся, пристывший к металлическим качелям, был вынужден наблюдать за миром вокруг целую вечность.

Дальше ехали молча. Картина всеобщей разрухи производила гнетущее впечатление, неизбежность краха всего человечества занимала умы. Все, кроме Потёмкина, первый раз в жизни выбрались за пределы родного города или