Город сменился лесом, но тоже мрачным, неуютным, почти обнявшим дорогу чернеющими стволами. Деревья изогнулись и нависали над асфальтом. Но настроение улучшилось. Казалось, будто врата из царства смерти открылись в обратную сторону и выпустили грешников, дав им второй шанс.

— Что там случилось? — ни к кому не обращаясь, спросила Ольга.

— То же, что и везде, — задумчиво произнёс Игорь, не отводя взгляда от дороги. — Массовое вымирание, если так можно сказать. Люди сами выбрали свой путь. Не без помощи политиков, конечно. Можно было остановиться… Даже после тысячи ядерных ракет людям из тех, кто остался жив, можно было прийти к мысли, что главное — жизнь… Но… страх и отчаяние заставляют совершать ужасные вещи. Люди готовы убивать за ломоть еды, ещё и соревнуясь со зверями вокруг, которые тоже этот кусок хотят. И вместо того, чтобы собраться и раздавить тварей, вместо этого люди делают им подарок на блюдечке с каёмочкой. С красной каймой. Не надо нас истреблять — мы сами справимся… И эту картину я наблюдаю двадцать лет. Везде. Повсюду. Люди жрут друг друга, и где только силы на это берут? Вместо того, чтобы жить. И, знаете, я не нахожу на этот вопрос ответа…

— Люди… — задумчиво проговорил Яр. — Может, так и задумано кем-то, чтобы нас истребить, чтобы всех уничтожить, потому что мы… — твари… хуже! Звери своих не убивают, а мы — да. Ненавидим друг друга, когда могло быть всё не так… Я за всю жизнь свою другого не ведал. А жить-то можно! И даже достаточно хорошо, но что-то, видно, не даёт… что-то внутри нас. Я не знаю, как сказать.

— Корысть, жадность, надменность… Слов много, Яр, — Потёмкин покачал головой. — Ядерная война смогла спалить ни в чём не виноватую землю, а отдельного человека, со всем его дерьмом внутри — не смогла. И это печально. Не там война случилась. В наших душах она должна была происходить. В сердце нашем. Но человек, как всегда, ничего не понял. Я тоже себя иногда спрашиваю: для этого ли мира человек? Но ничего не меняется, и нет у меня ответа на этот вопрос. И, думаю, никогда не будет. Ведь если нет мира в сердцах, то и вокруг мира не сотворишь.

— А откуда ты знаешь Грома? — спросила Ольга. — Там на крыше… Он словно свихнулся.

— Бывают в жизни очень интересные сказки, — медленно заговорил Потёмкин. — А также бывают просто невероятные совпадения. Ты веришь в сказки, Оль?

— Да… — печально проговорила она, всматриваясь в окно, в проплывающие мимо заросли. — В них только и веровала…

— А я не верил никогда, но жизнь показала обратное. Жизнь — она вообще шутница. Обучались мы вместе с ним в одном военно-медицинском училище. В прекрасном и сказочном городе — Питере. И были влюблены в одну принцессу, самую красивую на курсе. Только так случается в жизни… Подрались мы, и победил Гром. Я очень долго лежал в госпитале. Тогда ещё совсем молодой и мало что понимающий в жизни… Но принцесса выбрала меня. Слабака. А Грома отчислили или перевели, куда, уже и не вспомнить. И вот теперь мы снова встретились. Невзначай. Хотя кто верит в случайности? Мне сейчас кажется, что это испытание под конец жизни мне послано кем-то оттуда, — Игорь указал пальцем вверх, — если там кто-то ещё остался в живых… И то, что мы встретились, с одной стороны, удивительно, с другой — страшно.

— Почему?

— Представь, что некто огромный играется нами, как горошинами. Вот встретились мы однажды с Громом, не ужились, что ж, бывает… Этот некто берёт эти две горошины и кидает в общую кучу, к остальным горошинам. Перемешивает. Просеивает через огромное сито. И снова смешивает… И снова просеивает. В сите остаётся всё меньше горошин. Самых стойких, самых старых. И вот, наконец, те две горошины после длительного отсева, после долгих мытарств в сите, вновь встречаются. Что должно произойти? Что-то, чего они не добились в самом начале… Это даже и представить-то трудно. То, что нам с Громом нужно решить, или делить, или… Нечего уже разделять и не за что бороться. Да и дружбу построить невозможно. Нас один человек делит… Рита. Но её нет, и нет теперь и продолжения той сказки, что бы там себе Гром ни сочинил.

— Рита — твоя жена? Что с ней случилось?

Ольга сидела на переднем сиденье рядом с Игорем, который управлял автомобилем, она до того прониклась историей, что не следила за выражением своего лица, зато его отлично видел Яр и хмурился. Ну, что такого в том, что девушка смотрит на Потёмкина, как будто тот — царь и бог? Но что-то бурлило внутри у юноши. Какая-то обида, что ли. И было совершенно непонятно, на кого именно. То ли на Ольгу, что смотрела влюблёнными глазами на пятидесятилетнего мужчину, то ли на Игоря, который позволял на себя так смотреть или просто не замечал…

— Да, жена, — говорил в этот момент Игорь. — Моя любовь и принцесса на всю жизнь. Я благодарен ей, что поверила в меня, когда я проиграл Грому. Что осталась со мной в горе и радости… Хотя, скорее, в радости. Я не знал с ней горя, пока… пока не испортила всё война. А до этого всё шло просто замечательно. Уехали вместе с ней в Свердловск-19, закрытый военный городок за Уралом, где занимались исследованиями и служили. Сыграли свадьбу, дождались от государства квартиры, родила она мне замечательных двойняшек. По пять им было, когда Великое Веселье началось. Мы тогда в доме отдыха в отпуске были, вот и остались в живых. И стали думать, куда бы податься. Первое время там и жили, кое-как перебивались. Я охотился, жена с ребятишками огород сажали, но ядерная зима не оставила выбора и нам. Пришлось размышлять, куда податься, чтобы у наших малышей будущее было. Сыновьям уже было по десять. Подумали о метро в больших городах — это же какие-никакие, а убежища. При хорошем подходе там можно и зерновые культуры какие-нибудь выращивать, да и от холода укрывает. Вот и начался тогда наш долгий путь по России. Ольга хотела в Питер, где у неё остались родители, но туда было далеко идти. Решили в Москву. На Урале прослышали