Администратор двигался вперёд на своих журавлиных ногах,расчищая Оле дорогу, довёл до гримёрной и исчез.

Гримёр, женственный юноша, приветствовал её застенчивойулыбкой и дрожью накрашенных ресниц.

— Ну что, будем личико делать? — пропел он тоненько, цапнулОлю пальцами за подбородок, приподнял её лицо вверх, повернул направо, налево,отпустил, красиво взмахнул пеньюаром и надел его на Олю, туго стянув у шеи.

Рядом в зеркале отражалось лицо ведущего, Миши Осипова. Еготоже гримировали, и, чтобы не терять времени, он принялся выкладывать докторуФилипповой всю информацию, добытую его командой.

На столике, обсыпанные розовой пудрой, лежали фотографииубитой девочки. Их купили у корреспондента ежедневной новостийной программы,который первым оказался на месте преступления. Фотографии были не оченькачественными, но Оля разглядела характерный блеск кожи от масла, длинныеволосы, скрученные в косицы-дреды, гладко выбритый лобок.

Пару раз в кадр попало лицо Димы Соловьёва. Изображениеполучилось смазанным, но Оля заметила, какой он хмурый и сосредоточенный.

— У Качалова шесть детей, от разных жён. Женя снялась вклипе. Может, вы даже видели, его часто крутят. Называется «Котёнок, негрусти».

— Нет, я не видела.

— Мы его пустим как заставку к программе. Вы посмотрите. Акто такой Вазелин, знаете?

— Знаю. Пару месяцев назад ко мне попал мальчик с острым психозом,фанат этого певца. — Оля нахмурилась, и тут же гримёр похлопал её по лбу.

— Вы мне мешаете!

— Извините, — улыбнулась Оля, и гримёр слегка шлёпнул её погубам.

— Опять мешаете. Можете три минуты не шевелить лицом? Иглаза закройте.

Оля подчинилась, замолчала, опустила веки и вдругпочувствовала, что засыпает. День был долгий, тяжёлый. Сейчас десять вечера,она на ногах с половины восьмого утра.

— Вы серьёзно? К вам попал фанат Вазелина? Слушайте, этоужасно интересно! А можно чуть подробней? — донёсся до неё голос Миши.

— Пожалуйста. — Оля старалась говорить как чревовещатель, нешевеля губами. — Мальчик Марик, ребёнок из интеллигентной московской семьи.Восемнадцать лет. Наркотическая зависимость с четырнадцати. Вся жизнь в ночныхклубах. Энергетические напитки и экстази. В итоге нервное истощение, попыткасуицида. Он меня в первые дни замучил песенками про кровь, кал и человеческийливер. Кажется, он все его песни знал наизусть. Но потом забыл, впал вмладенчество, как будто начал жить заново, набело.

— Как вам тексты?

— Гадость. Я сначала думала, что Марик бредит в рифму.

— Можете оценить эти тексты как врач? Вы считаете, Вазелинздоров психически?

— Миша, я никогда его не видела. Как я могу поставитьдиагноз?

— Но ведь это явная патология — всё время петь про кровь,испражнения, трупы, перерезанные глотки, отсечённые конечности. К тому же он несочиняет ничего своего. Он берет чужие, живые песни и делает из них свои,мёртвые. Как вы думаете, человек, который описывает изощрённые садистскиеубийства в таком издевательски пародийном тоне, сам способен убить? Он всёвремя думает об этом, фантазирует. Разве не могут его фантазии статьреальностью?

— Теоретически, конечно, могут. — Оля решилась наконецоткрыть глаза и не узнала себя в зеркале.

На неё смотрела женщина-вамп, картинка из гламурногожурнала, или ожившая покойница из фильма ужасов. Гримёр постарался на славу.Глаза обвёл сине-чёрным, вокруг все выбелил, снизу до скул, сверху до бровей,причём сами брови тоже замазал белым, как будто их нет вообще. Скулы выделилтак, что они казались в два раза шире, зато щеки ввалились, словно под ними небыло коренных зубов. Подбородок стал острым и торчал вперёд, губы вырослиновые, мясистые, кроваво-красные, с черным ободком. И всю эту красоту обрамляливзбитые, начёсанные, дыбом вставшие волосы.

— По-моему, очень даже живенько, — сказал гримёр.

Несколько секунд Оля молча смотрела в зеркало и вдруг сталасмеяться. Слезы хлынули, потекла тушь, размазались сине-чёрные тени по белымскулам.

— Нет, я уверен, что не только теоретически, — продолжалрассуждать Миша.

В зеркале он видел лишь себя, самому себе с нежностьюсмотрел в глаза и на Олю не обращал внимания.

— Я, конечно, не профессионал, но я знаю, многие маньякиписали стихи, рисовали картины. Почти каждый увлекался жёстким порно и потомразыгрывал все в жизни.

Оля стала икать от смеха.

— Я сказал что-то смешное? — удивился Миша.

— Нет, просто… Я так устала… это нервная разрядка. Простите.

Остановиться она не могла. Схватила салфетку, высморкалась.

— Что вы делаете? — гримёр оттолкнул её руку, взял кисть ипринялся поправлять грим.

— Не надо, — выдохнула Оля сквозь смех, — не надо большекрасить. Я хочу умыться.

Миша, которого давно уже загримировали, раскинулся в кресле,курил и продолжал говорить.

— Если на минуту представить, что убийца — Вазелин. Как вамтакой поворот? Нет, в эфире я это озвучивать не собираюсь, но было бы отлично,если бы вы разрешили мне снять мальчика, Марика, вашего пациента. Я задумалсерию передач о том, как современная индустрия развлечений, от попсы доИнтернета, сводит людей с ума, особенно подростков, молодёжь. Но и домохозяйки,которые подсаживаются на сериалы и ток-шоу, тоже не вполне нормальны.

— Как — умыться? Что значит — умыться? — с дрожащимспокойствием спросил гримёр, склонившись к Олиному уху.

— Я не могу появиться перед камерой в таком виде. Извините.

— Вы с ума сошли? Я сделал это лицо из ничего, нарисовал напустом месте! — Голос гримёра взлетел до визга. — Вы испортили мою работу!Можно подумать, вы что-то понимаете в этом! — Он вылетел вон, хлопнув дверью.

— Ребята, у нас мотор через три минуты! — крикнул кто-то.

Оля принялась быстро снимать разводы грима, кое-какприпудрилась, тронула губы помадой.

— Да, теперь значительно лучше. — Миша поднялся иодобрительно оглядел её. — Пойдёмте в студию, уже пора.

— Почему этот мальчик позволяет себе так разговаривать? — шёпотомспросила Оля.

— Не обращайте внимания. Он привык работать с моделями.

— А с ними так можно? Они что, не люди?