И вновь Грегорио напал первым; ярости, с которой он начал наносить удары, невозможно было противостоять. На этот раз Леонардо защищался более неловко, его удары стали медленнее, утратили изящество, хотя он все еще удачно парировал все выпады. Все, кроме последнего!

Я не сдержала крика, когда клинок Грегорио пронзил рукав туники и руку учителя, сжимавшую оружие.

Если не считать быстрой гримасы боли, исказившей на мгновение его лицо, Леонардо, казалось, не обратил внимания на рану. Однако во взгляде Грегорио я прочла хищную радость и торжество — и с ужасом поняла, что следующая серия ударов станет последней.

Противники остановились в некотором отдалении друг от друга, Грегорио стоял спиной к окну, учитель — к стене, возле которой громоздились сундуки и бочки. Леонардо оказался в западне — если ему не удастся поменять позицию, клинка Грегорио ему не миновать!

На этот раз Леонардо не стал ждать, когда Грегорио нанесет первый удар. С быстротой, которой никто от него не ожидал, он напал первым, отскочив от деревянной баррикады, преграждавшей ему пути отхода; однако Грегорио трудно было застать врасплох, и несколькими ударами меча он вынудил Леонардо вновь отступить на прежнее место, а затем нанес удар, который должен был стать роковым…

Как удалось Леонардо его отбить, я не знаю до сих пор, потому что в тот момент я закрыла лицо руками. Мгновением позже я услышала вскрик, сдавленное проклятие, а затем грохот и треск ломающегося дерева. Не веря своим ушам, я поспешно отняла руки от лица и увидела, как из одной бочки вытекает масло, а несколько ящиков валяются на полу.

Леонардо еще жив!

Облегчение, охватившее меня, было недолгим — я увидела, как учитель торопливо пытается хоть как-то забинтовать свою рану. Рукав его зеленой туники насквозь пропитался кровью, и Леонардо стал заметно спотыкаться, двигаясь по кругу навстречу своему противнику. Теперь он даже не пытался нападать первым, лишь зорко следя за Грегорио.

Что же до последнего, то сейчас он более всего напоминал падшего ангела — весь в черном, с развевающимся за плечами плащом и распахнутой на груди рубахе. Прежнее выражение триумфа и превосходства начисто испарилось, теперь лицо Грегорио пылало только гневом — ведь его обошел куда более слабый соперник. Теперь и он дышал тяжелее, и я стала надеяться, что усталость и гнев заставят его совершить ошибку…

Однако гнев лишь подстегнул его решимость. Потемневшей лицо ожесточилось, и теперь я знала, как выглядит дьявол перед началом большого сражения — за мгновение до того, как ад обрушится на землю, унося жизни и заливая ее потоками крови. Леонардо тем временем переложил клинок в правую руку; его спокойствие было под стать собранности Грегорио.

Затем Грегорио прыгнул словно черная пантера и начал наносить страшные удары, которые, как я прекрасно понимала, учитель уже не в состоянии парировать. Мне вновь хотелось закрыть глаза — но одновременно я не могла оторвать взгляда оттого, как Грегорио теснит Леонардо обратно к нагромождению бочек и ящиков, дальше от центра зала.

Стремительный выпад меча поверг учителя на землю.

Наступила мертвая тишина, в которой я слышала лишь тяжелое дыхание обоих противников и тихие, отчаянные всхлипы Катерины за моим плечом. Грегорио встал над Леонардо; кончик клинка уперся в грудь учителя прямо напротив сердца — и в этот момент часы на башне начали отбивать полночь.

Зачем-то я считала удары. Там, далеко, в парадном зале замка гости герцога должны были сейчас снять маски. Веселый смех долетал сквозь ночную мглу.

Здесь, в башне, скоро должен был прозвучать Глас Смерти, и только ручьи крови тогда будут танцевать на этих каменных плитах…

Я не видела лиц соперников — Грегорио стоял ко мне спиной, и его широкие плечи загораживали мне учителя. Мне предстояло стать свидетелем самого страшного момента этого поединка, и я ждала его с каким-то ужасающим и необъяснимым спокойствием, почти желая, чтобы все наконец-то закончилось.

— Грегорио, нет!

Оттолкнув меня в сторону, Катерина бросилась на своего брата, словно маленькая яростная фурия. Я и представить не могла, что она задумала, — то ли хотела вырвать из его рук меч, то ли вонзить клинок в собственную грудь. Однако прежде, чем она успела сделать хоть что-то, Грегорио стремительно обернулся, ловко перебросил меч в другую руку и схватил девушку в свои стальные объятия. Мгновение он сжимал ее — а затем безжалостно отшвырнул в сторону.

Никто из мужчин не видел, что произошло в следующее мгновение. Леонардо был распростерт на полу, а Грегорио угрожающе нависал над ним, готовясь нанести последний удар. Но ужас следующих мгновений навсегда запечатлелся в моей памяти. Много позднее, обретя силы и вспоминая ту страшную ночь, я гадала, что изменилось бы, сумей я отреагировать быстрее… изменилось ли что-нибудь?

Впрочем, в глубине души я всегда знала ответ на этот вопрос — нет, не изменилось бы, ибо трагический конец этой истории был предрешен с самого начала.

Когда Грегорио отшвырнул Катерину, она споткнулась о ту самую бочку, на которой стоял фонарь, оставленный учителем, и опрокинула его. Фонарь покатился и упал на пол, где разлилось масло. Прежде чем я смогла криком предупредить об опасности, язычки пламени заплясали по залитому маслом полу, окружили Катерину, побежали по шелковому шлейфу ее платья, а затем лизнули и ее ноги. Когда огонь коснулся ее плоти, девушка страшно закричала.

Это был отчаянный вопль раненого животного, пронзительный и страшный, заставивший кровь застыть в жилах и остановивший руку Грегорио, уже готовую нанести удар.

Он быстро повернулся — и увидел, что его сестра объята пламенем. Теперь крик отчаяния и боли превратился в бессвязный вой агонии, Катерина раскинула руки и слепо билась в оконные проемы, тщетно пытаясь спастись от огня.

А огонь пылал с такой неукротимой яростью, которой я не могла и представить — словно сам Люцифер явился, чтобы заключить несчастную девушку в свои огненные объятия. Пылало платье, пылали прекрасные черные косы Катерины. Расшитые искусными руками Луиджи золотые рукава сгорели, и страшно обуглилась и почернела нежная плоть…

— Катерина!

То был крик ужаса, отчаяния и боли. Меч со звоном упал на каменные плиты, и Грегорио кинулся к сестре. Однако было уже поздно, и ее отчаянные крики перешли в хрип и тихий стон — для Катерины все было кончено, и я с трудом подавила собственный крик, осознав это.

— Катерина! — вновь закричал Грегорио. Не обращая никакого внимания на огонь, он заключил сестру в объятия.

Они сплелись, точно танцоры на адском балу, и на короткий миг я поймала взгляд Грегорио, исполненный муки, боли — и какого-то невыразимого облегчения. В следующий момент брат и сестра, оба объятые пламенем, кинулись в окно — и канули в ночь.

Странно, крики не прекратились, — промелькнуло на краю моего сознания, а потом я поняла, что это кричу я сама. В следующий миг я поняла и то, что огонь не утих, а подбирается к сухим доскам и ящикам, валяющимся на каменном полу. Зал заволокло удушливым дымом, и мои крики стали перемежаться кашлем и хрипом.