А Лотар хлестал эту его часть словами:

– Покажись, бес! – распевали покаянники, бледные и трясущиеся. Видно было, с каким усилием они удерживали круг сплетенных рук. – Гневом Праотца заклинаем тебя, мерзкое отродье Чернобога, покажи нам свое обличье. Выходи, трус, гнида, мерзкий червяк праха, ты что, скрываешься во тьме человека. Требуем сего от тебя! Покажись!

– Не-е-ет! – заворчал Якса. – Не желаю!

И вдруг бросился вперед так, что затрещало ложе страданий. Огромная сила рвала его вверх и вниз, что-то билось изнутри в его грудную клетку, словно там была зашита огромная крыса. Что-то носилось вверх-вниз, раздраженное и злое.

Вдруг Лотар подскочил к Яксе, в котором билась некая тварь. Рука его выстрелила вперед, вогнав крюк в грудь оруженосца. Парень взвыл, закричал, мотая головой и стуча той в дубовые доски ложа. Дернул оковами с такой силой, что один из горбылей вылетел из доски и со звоном покатился по базальтовому полу. Прежде чем Лотар отступил, приблизился следующий брат. Воткнул с размаху свой крюк снизу, в подбрюшье. Третий – под ребро, сбоку, где появился растущий холмик, словно кулак хотел пробиться изнутри сквозь кожу. Четвертый промазал – воткнул меж ребрами, крюк хлюпнул в ране, полилась кровь, когда он вырвался из тела Яксы.

– А-а-а-а! – взвыл парень. – Не-е-ет!

– Мы его теряем! – прошипел Лотар. – Осторожнее! Он истечет кровью, обезумеет от боли.

Виклиф приблизился с губкой, пропитанной девясилом. Прижал к ране, наложил на нос и рот Яксы тряпку, пропитанную отваром макового молочка. Пытуемый затрясся. Задрожал судорожно.

– Берите его! – завыл Виклиф.

Покаянник на этот раз не промазал. Воткнул крюк туда, где в теле Яксы что-то вспучивалось, страхом отвечая на слова молитвы, на Знак Копья, на круг. Воткнул точно, в последний раз. Лотар отступил, хватая брата-монаха за плечо, потянувши за собой.

– Тяните!

Братья, скрытые во тьме, ухватились за коловороты. Колеса и валки принялись вращаться с клокотанием, со скрипом. Повлекли цепи по полу, натянулись, рванули. Тащили тело Яксы…

Могло показаться, что его рвут в клочья, что крюки вот-вот вырвутся с насаженными на них клочьями мяса. Но те сидели глубже. И выволокли вместе с кровью, жидкостями – бьющееся, рвущееся существо, покрытое красным. Словно недоношенный плод Волоста, кошмарный потомок Чернобога, созданный для мучений людей.

– Дальше-е-е! – рявкнул Лотар. – Сильнее-е-е-е!

– Он прячется!

Лотар сам ухватился за цепь, вместе с ним – Виклиф. Вытягиваемый из тела бес скулил, плакал без малого человеческим голосом; рвался, похожий на ребенка с ободранной кожей – скорченными, поджатыми ногами, из которых росли когти.

Думал, что спрячется снова, но не сумел, увлекаемый крюками. Вдруг сдался, отлетел от тела Яксы с мокрым чавканьем.

И тогда воспарил, помчался будто птица – вверх.

Зазвенели цепи – те, что шли понизу. Натянулись, сбивая с ног покаянников. Натянулись как струны, до гудения – и остановили тварь.

Та не сдавалась. Металась, как жуткий нетопырь, влево-вправо. Но что бы ни делала – держали ее цепи, сверху и снизу, а если отклонялась в какую сторону, сталкивалась с невидимым барьером круга покаянников.

– Быстрее! – хрипел Виклиф. – Крюки стынут! Вот-вот вырвется.

– Следи за Яксой! Приведи его в сознание, чтоб не рехнулся.

Лотар же потянулся к полке у очага. Надел железную перчатку с шипами.

– Имя! Милостью Праотца заклинаю, говори, как тебя звать!

– Прочь! – завыл, заплакал, будто дитя, бес не раскрывая рта. – Прочь от меня! Оставьте меня в покое. Я вам ничего не делаю, только ему! – дернул острой головой в сторону прикованного к ложу Яксы.

Лотар потянулся к очагу. Вынул раскаленный до белого цепной кнут.

– Имя! Не уйдешь от нас, не улетишь. Говори имя и склони голову, лесной ублюдок!

– Пф! Ступайте прочь, малые, ничего не умеющие мешки с мясом!

Дернулся с такой силой, что один из крюков вырвался из его тела. Цепь свистнула в воздухе, с размаху упала на покаянников, калеча их и раня, но ни один не покинул круг.

Лотар размахнулся кнутом, ударил беса раскаленной цепью справа. Раз, другой, третий. Создание завыло, зарыдало почти детским плачем. Хотело сбежать туда, откуда его вынули, – в тело Яксы, но натянувшиеся цепи не позволили.

– Скажи свое имя.

Лотар лупил раз за разом: так, что аж искры летели. Синеватые капли бесовской крови брызгали во все стороны, прожигая дыры на плащах покаянников. Или – испаряясь с шипением с черных плит пола.

– У страдания есть своя цена. Ты не знаешь его так, как мы, потому что ранее только причинял его людям.

Ударил снова: раз, другой, так сильно, что раскаленные веретена на концах цепи били в пол. Лупил изо всех сил окрепшего в трудах и работах плеча, пока бес не крикнул, не скорчился, не опустился вниз, превратившись в фигурку маленького согбенного ребенка с остроконечной головой, что неловко заслонялся от ударов.

– Отец! Отец! За что вы меня-а-а-а… – рыдал. – Дайте мне милость, знайте милосердие. Позвольте вернуться в него… В Яксу.

– Выдай мне имя. И снова в нем спрячешься!

– Не причиняйте мне вреда!

– Имя!

Лотар снова ударил цепным кнутом, невзирая на писки и рыдания, на детские душераздирающие слезы.

– Отец! Отец, снимите меня, молю! За что? За что-о-о?

– Имя. Твое имя. Назови его, и закончится твое страдание.

– Дайте мне уйти, молю. Войти в него, в Яксу.

– Если назовешь имя.

– Я страдал из-за него! Вы ничего не понимаете. Он мой брат в багрянце. Мой Якса! Любимый, на колу рожденный! Я умер за него, позвольте же мне уйти.

Ответ был суровым, неизменным, согласно рецепту, измышленному века назад.

– Назови свое имя!

* * *

Мятый серый оборванец с неровно выбритой головой, желтоватыми отрастающими уже волосами, словно безумец колотил в ворота пу´стыни.

– Бра-а-атья! Пустите убогого! Я к Яксе! Мой брат у вас в нужде. Молю, смилуйтесь! Видите же мои раны, что я вам сделаю?