пронзительно синими,

с ресницами длинными.

Но я отклоняюсь. Итак, над мини-входом мерцала нанонадпись. Она гласила:

Джентльменский клуб

Русский гном

Здание клуба, как оказалось, охранялось нарядом киллеров. Они были под мушкой и поминутно строчили то друг в друга, то в проносившиеся по улице машины. Свист пуль зловещим образом гармонировал с воем ветра, дувшим вдоль улицы Гумбольдта с легкой руки, вернее губы, бандита-Борея.

Я распахнул лилипутскую дверь. Повел широкими плечами: их размах мог привести к тому, что при внедрении в клуб я крепко застряну. Но сработала смекалка: легши на тротуар, вывернулся наизнанку и проник в притон по-пластунски.

Только мускулистый торс мой пересек порог, как чистый лоб мой ткнулся в висевшую на другом конце крошечного коридора табличку. Я встал на четвереньки и буквально на нее воззрился.

На табличке было написано:

Уважаемые гости!

Просьба сдавать личное оружие в гардероб.

Администрация

Замечу, что в Штатах я состою членом Национальной Ассоциации Оруженосцев, которой заведует старый, но правый актер Чарльтон Хестон, голливудский Моисей иль Микеланджело пятидесятых годов. Кроме того, я обладатель страшной коллекции пистолетов, о которой ходят тревожные слухи по всему кампусу. Недаром соседские детишки никогда не лазают ко мне через забор за яблоками! Впрочем, в Россию я не взял с собой ни одного ствола, зная, что, если мне понадобится таковой, я смогу купить его у любого уг(о)лов(н)ого милиционера.

Ко мне приблизился бритоголовый привратник, похожий то ли на Котовского, то ли на Бартеза.

— Курточку вашу разрешите повесить?

Я стряхнул с точеного торса мою «Ralph Lauren» и вошел, вернее, протиснулся в зал, вернее, зальчик.

Внутренность притона соответствовала его названию. Низкие до обалдения потолки, миниатюрные столы и стулья, горшочки с карликовыми японскими деревьями бонзай. На стенах висели портретики в неполный рост известных коротышек истории и мифологии. Вот Миме и Альвис, а вон Ежов и Геббельс. Напротив галерея современных политиков — плохих и хороших, покойных и беспокойных, но всех, как один, маленьких: Дэн Сяопин (КНР), Донна Шелейла и Роберт Райч (США), Итзак Шамир (Израиль), Робин Кук (Великобритания), короли Гуссейн II и Абдулла II (Иордания). Напротив — семерка знакомых с детства диснейских физиономий: Док, Счастливчик, Тихоня, Чихун, Соня, Брюзга и Поддатый.

Несмотря на ранний час, притон был полон. Вокруг хорохорились мужланы образца «мой первый медвежатник», которые жевали и орали в мобили, меж тем с трудом умещаясь на игрушечных клубных стульчиках. Их вечер услаждали хорошенькие хостессы, душисто подмытые, прекрасно подбритые. Хостессы кокетливо извивались вокруг квадратных тел клиентов, прельщая их длинными ногами и волосами. В воздухе пахло семгой и смегмой. Было шумно, но весело; страшно, но интересно; голо, но удивительно.

Мое появление привлекло всеобщее внимание. Рев кавалеров сник, стон дам смолк, звон бокалов стих. No more shum in the room![246]Я чувствовал на себе испытующие мужские и волнующие женские взгляды. Тишину нарушала лишь звучавшая из динамиков музыка — песня Рэнди Ньюмана «Little People».[247]

Ко мне приблизился метрдотель. Его продолжительный, не по помещению нос был покрыт застарелыми чернильными пятнами, как и пальцы.

Я назвал ряд своих имен. По изменившемуся лицу длинноносика понял, что он знает, чьим личным гостем я являюсь. Стуча зубами и башмаками, метрдотель проводил меня до моего столика, который находился в уютном алькове, вернее, альковчике.

— Господин Бизонов велели передать, что скоро будут, — сказал он, усаживая меня на стульчик размером с нульчик. — А пока из напитков что изволите?

— «АК-47».

Метрдотель поклонился и хотел было отойти, но я задержал его красивым движением бровей.

— По вашему проно(н)су видно, что когда-то вы были работником умственного труда.

Метрдотель польщенно унизился.

— Разрешите представиться. Виталий Гегемонов. Бывший доцент Высшей партийной школы к вашим услугам.

— Как виляет веселый Weltgeist![248]— улыбнулся я. — Раньше вы заражали студентов детской болезнью левизны в коммунизме, а теперь вы слуга народа.

Через минуту передо мной стоял хрустальный наперсток с огнестрельным напитком. Еще через минуту — еще один.

Поскольку я весь день провел в архиве не евши, после двадцати мини-коктейлей у меня закружилась голова хоть куда.

— Гарсон бе, хей! Юн каве![249]— крикнул пробегавшему мимо официанту, но тот не понял цитаты из романа «Бай Ганьо» балканского классика. А бе, гола вода![250]

Только я хотел перейти на тот чистый русский язык, на котором говорили мои деды, как Гегемонов, пресмыкаясь, подвел к столику чету Бизоновых. За ними бледнолицей бестией ковылял Кайман.

В этот вечер моя подруга была прекрасна. Она затмила собой самых дорогих хостесс! В волосах и ушах, на руках и ногах сверкали бриллианты. Стройный стан был (не)прикрыт лоскутом белого шелка, закрепленного от бюста до бедер вереницей английских булавок. Булавки блестели в свете люстры, будто серебряные. Впрочем, они таковыми и были.

Я узнал «Versace».

Мое подозрение, что Флора избрала столь продолжительное декольте Роланда роскошного ради, оправдалось, когда прелестница выглянула из-за затылка мужа и эротически мне подмигнула. Но я столь же осторожен, сколь и обворожителен. Памятуя о брутальности Бориса, сделал вид, что мы незнакомы.

Бизон с Бизонкой уселись за столик, Кайман скорчился где-то под. Быкобраз заказал бутылку «Балантайна» и дружески ощерился.

— Как тебе мой клуб, профессор?

— Замечательная забегаловка. Здесь все сделано для (не)удобства посетителей.

— Интерьер нравится?

— It’s great.[251]

— Это дизайнер у меня такой. Жора Чучумеков, может слышал? Способный парень. В прошлом году оформил чердак у Чубайса, премию за это получил. В долларах.

— Приз СОДИТ-03, — добавила Флора.

— СОДИТ? — удивился я. — Что за аховый акроним?

— Союз деятелей искусств имени Тамерлана, — объяснила зеленоглазка.