Она спросила, откуда я. Полагаю, она ожидала, что я отвечу: «Из Хаммерсмита» – или что-то вроде того, но я ответил, что недавно вернулся из Алеппо.

– Ох, – сказала она. – И каково там?

Каково там? Что я мог сказать? В голове тут же всплыли воспоминания о токсичной пыли, разбитых школьных партах, окровавленных детях с оторванными руками и ногами. Об Алане Хеннинге и других уроженцах Запада, встретивших самую ужасную смерть.

Не знаю, почему это случилось именно тогда и почему именно с королевой. Возможно, потому, что она мать нации, а я собственную мать потерял. Моя нижняя губа задрожала, и мне захотелось разрыдаться что есть мочи, но я изо всех сил держал себя в руках. Я надеялся, что она больше не задаст мне об Алеппо ни одного вопроса, и знал, что потеряю над собой всякий контроль, если она это сделает.

Она вопросительно посмотрела на меня и коснулась моей руки. Затем тихо переговорила с одним из придворных, который указал ей на лежащую перед ней серебряную шкатулку. Королева открыла ее – внутри лежало печенье. «Это для собак», – сказала она, разломав одно печенье пополам и отдав мне одну половинку. Мы скормили печенье снующим под столом корги, и весь оставшийся обед она рассказывала мне о своих собаках, о том, сколько их, как зовут, сколько им лет. Все это время мы тискали и гладили их, и моя тревога и отчаяние улетучились.

– Ну вот, – сказала королева. – Это же намного лучше, чем говорить, правда?

Каким-то невероятным образом королева Елизавета почувствовала мою эмоциональную уязвимость и поразила меня своей чуткостью по отношению к человеку, которого видела впервые в жизни. И хотя постыдной ситуации чудом удалось избежать, это не меняло того, что я был далеко не в порядке.

Я стал раздражаться из-за любых мелочей и спорить по пустякам, чувствовал себя оторванным от окружающего мира, словно реальность была выше моего понимания. Мое поведение становилось все более иррациональным. Я то и дело выходил из себя, и меня преследовало ощущение полной безысходности.

Элли относилась к происходящему с невероятным пониманием, но видела, что я не был самим собой, отчего ей, разумеется, приходилось крайне тяжело. Помню, однажды она купила себе чудесное платье. В тот вечер мы гуляли, и мое поведение так ее расстроило, что она уселась в своем новом наряде на грязный тротуар, обхватила голову руками и заплакала. Помню, как подумал: «Что я наделал?» – но не мог остановить эти эмоциональные качели и просто стоял и таращился на нее, словно безмозглый дикарь.

На Рождество мы поехали на горнолыжный курорт в Шамони. По злой иронии судьбы у нашей комнаты был номер 101 – в романе Джорджа Оруэлла «1984» кабинет 101 в Министерстве любви был камерой пыток, где всемогущая Партия претворяла в жизнь худшие кошмары своих заключенных. Не знаю, было ли дело в высоте или моем душевном состоянии, но в этой комнате я погрузился в пучину психоза и паранойи.

Бедняжка Элли… Сколько всего она тогда натерпелась. Я лежал перед дверью в позе эмбриона, не в силах пошевелиться, словно со стороны наблюдая за собой, в то время как Элли становилось все больше не по себе. Я был резок и критиковал каждую черту ее характера. Мне казалось, что она стала моим тюремщиком, палачом и что я должен не дать ей покинуть комнату. Так продолжалось несколько дней, и я чуть ее не потерял.

Несмотря на всю глубину своего психоза, я каким-то образом понимал, что должен с кем-то поговорить, и сразу же по возвращении в Лондон пошел на прием к знакомому психиатру. Он мне очень помог, не только часами выслушивая, как я со слезами на глазах изливаю душу, но и проявил немного жесткой любви. «Возьми себя в руки, – сказал он. – Хватит вести себя как мудак, будь добрым к ней». Разумеется, такой же диагноз поставила мне и Элли, но я должен был услышать это от кого-то еще.

Большую часть своей жизни я чувствовал себя одиноким. Было совершенно иррациональным злиться на человека, который дал мне столько любви и научил меня жить по-другому. Я никогда прежде никого так не любил, и тем не менее мне словно хотелось оттолкнуть ее от себя.

Хотелось бы думать, что мой срыв стал следствием стресса, накопленного за все эти годы, – регулярных столкновений со смертью, опасностью, страданиями невинных людей и детей вокруг меня. Тем не менее раньше мне всегда удавалось двигаться дальше. Что же изменилось теперь? Может, 2014 год выдался особенно трудным, завершившись тяжелой поездкой в забрасываемый бочковыми бомбами Алеппо? Может быть. Только мне кажется, что главным отличием была Элли.

С ее помощью я начал справляться со своими проблемами. Я прошел курс когнитивно-поведенческой терапии, и даже обсуждался прием антипсихотиков, хотя в итоге они оказались не нужны. Благодаря невероятному терпению и пониманию Элли я был спасен от самого себя.

Пока я поправлялся, а мои демоны отступали в тень, мир не стоял на месте, и время от времени мне звонили. Учитывая, что в 2012 году «Врачи без границ» прекратили со мной сотрудничать, я очень удивился, когда они связались со мной в апреле 2015-го. Они хотели, чтобы я приехал в поселок Аругат Базар в Непале, рядом с которым находился эпицентр землетрясения, в результате которого погибло около девяти тысяч людей, а более двадцати тысяч получили ранения. Ответить нужно было в течение нескольких часов – согласившись, я в тот же день сел бы на самолет.

Теперь, однако, в моей жизни было все иначе. Мы с Элли были женаты. Более того, за десять дней до нашей свадьбы я принимал душ, когда в ванную зашла Элли и попросила меня немедленно выйти, протянув мне положительный тест на беременность.

Хоть в Непале и не шла война, обстановка была непростой, и попасть туда или выбраться оттуда было не так-то просто. Тем не менее моя инстинктивная реакция на призыв о помощи была прежней. Я старался подавить желание поехать и даже отказал в их просьбе. Вскоре, однако, позвонили снова: произошло еще одно землетрясение, сильный повторный толчок, и они отчаянно нуждались в помощи.

По приезде в Катманду меня посадили в машину, которая семь часов преодолевала обвалы и трещины, чтобы добраться до полевого госпиталя «Врачей без границ». Со многими травмами разобрались еще до моего приезда, и в итоге я занимался не травматологией, а акушерством. Только я вышел из машины, как ко мне подбежала акушерка со словами: «Слава богу, вы приехали, у нас тут затрудненные роды с ягодичным предлежанием, нам срочно нужна ваша помощь – из влагалища торчит нога!» К моей радости и облегчению, анестезиологом оказалась Рэйчел Крейвен. Вскоре она дала пациентке спинальную анестезию, я провел кесарево сечение нижнего сегмента и принял роды.

По возвращении у нас с Элли состоялся долгий разговор. Она поняла, что я едва могу сопротивляться своему стремлению вызываться добровольцем в подобных ситуациях и что это будет частью нашей совместной жизни. Тем не менее мы ждали ребенка и договорились, что то, куда я могу отправиться, теперь будет зависеть от моих новых супружеских и родительских обязанностей.