за выполнение отважного проекта. Прежде всего они приготовили клеевую краску, затем превратили светочувствительное вещество в тонкий порошок, очистили его от посторонних примесей и прибавили к краске. Когда все было готово, Фаренгейт вооружился кистью и начал окрашивать всю наружную поверхность вагона, опять-таки при искусственном освещении. Гонтран же и Сломка тем временем построили широкую платформу из двадцати четырёх отдельных пластинок, которые могли, по желанию, вращаться на осях то в ту, то в другую сторону.

ГЛАВА XLVII

Отказ янки. — Шарп исчез. — Тщательные поиски. — Конгресс селенитов. — Речь лунного астронома. — Рассказ старого ученого. — Селениты обижены. — Внезапное появление Шарпа. — Враги. — Страшный взрыв. — Похищение. — Финал.

К утру того дня, когда был назначен конгресс селенитов, наши герои закончили работу по отделке вагона и переправили последний в тот кратер, который должен был служить местом собрания жителей Луны.

— А что мы станем делать с Шарпом? — спросил старого ученого Вячеслав Сломка.

Наморщенный лоб Михаила Васильевича подсказал инженеру, что эта мысль сильно тревожит старика.

— Что? — переспросил, задумавшись, профессор. — Я право во знаю.

— Конечно, нельзя покидать несчастного в этом состоянии, — сострадательно заметила Елена.

— Сделай мы это хоть на минуту, Шарп, наверное, умрет, — подтвердил Сломка.

— Доверьте его в таком случае мне, профессор, — обратился к старому ученому Джонатан Фаренгейт.

— Вам?!

— Да, мне… Я употреблю всевозможные усилия, чтобы спасти его. Но когда Шарп встанет на ноги, то…

Американец не договорил, но сверкнувший в его взорах огонь красноречивее всяких слов указал на чувство мести, которым дышал янки.

— Так вы нас хотите покинуть? — воскликнул Гонтран.

— Дорогой граф, — обратился к нему Фаренгейт, — когда я присоединялся к вам на Земле, то не имел иной цели, как достигнуть Луны и отыскать здесь злодея Шарпа. Эта цель мной достигнута, и потому я не вижу нужды продолжать свои странствования.

Михаил Васильевич с удивлением пожал плечами.

— Но неужели, — спросил он, — вас не привлекает перспектива увидеть все чудеса неба, которые прежде вы могли наблюдать лишь на расстоянии миллионов миль?

Американец покачал головой.

— Эх, что мне эти чудеса! Откровенно говоря, профессор, я и прежде гораздо больше занимался свиными тушами, чем звездами и планетами… И теперь для меня гораздо приятнее разглядывать лицо Теодора Шарпа, чем поверхность Марса и Сатурна, несмотря на всю прелесть последних…

Изложенный разговор наши герои вели по дороге, возвращаясь с работы по устройству вагона в свое помещение. Достигнув последнего, Фаренгейт первым вошёл в залу, но едва успел сделать в ней несколько шагов, как яростный крик вырвался из его груди:

— Шарп!.. Шарп!..

Ярость едва не задушила американца: с покрасневшим лицом, выкатившимися глазами, раскрытым ртом — он походил на поражённого апоплексическим ударом. Услышав крик янки, остальные спутники быстро вбежали в залу и, остолбенев от изумления, глядели на постель, где Шарп лежал без движения почти пятнадцать дней.

Она была пуста.

— Негодяй обманул нас! — яростно крикнул Гонтран.

Старый учёный обернулся к Сломке и тоном упрека спросил его: — Как же вы уверяли, что Шарп находится при смерти?

— Я бегу за ним, и если найду, то клянусь, — представлю вам живым или мертвым.

С этими словами инженер схватил висевший на стене карабин и бросился из залы. Фаренгейт и Гонтран последовали его примеру.

Однако, спустя четыре часа, преследователи возвратились с пустыми руками: все трое не могли открыть ни малейшего следа беглеца.

— Будем настороже, — проговорил Фаренгейт, — этот разбойник и состоянии наделать нам много хлопот.

Едва он произнёс эти слова, как в залу вошел Телинга и пригласил путешественников на собрание. Делать нечего, пришлось пока отложить поиски и отправиться на конгресс.

Кратер, где был назначен последний, представлял необыкновенное зрелище: целые миллионы селенитов бесчисленной толпой наводнили всю его поверхность; там и сам среди мужчин виднелись и селенитские дамы в своих оригинальных головных уборах, легких платьях и черных трико; в стороне, на небольшом возвышении, стоял готовый к отъезду вагон-граната, тщательно закрытый от солнечных лучей тентом.

Селенитка

Едва наши герои показались в собрании, как в кратере настала мертвая тишина, и директор Маулидекской обсерватории громким голосом начал:

— Дорогие мои соотечественники! Все вы, откликнувшиеся на мой призыв и собравшиеся сюда с разных концов Луны, узнайте, что пространство, отделяющее нас от Земли, наконец преодолено смелыми обитателями этой планеты, отважившимися на опасное путешествие из любви к науке.

Итак, великая завеса, скрывавшая от нас многое, упала; тайны природы открыты нашим глазам; мы знаем теперь, что и в других мирах вселенной есть жизнь, и что, когда Луна мертвой и оледенелой будет двигаться в пространстве, — иное человечество, более юное, будет продолжать наш путь к прогрессу и совершенству.

Что может быть чудеснее этого факта?! Какое событие, начинающее новую эру в нашей истории! Отныне мы будем непосредственно сообщаться с обитателями миров, плавающих в океане Бесконечного…

Здесь оратор сделал паузу, чтобы перевести дух, после чего обратился к Михаилу Васильевичу:

— Теперь говори ты, славный ученый, — поведай нам о своем смелом путешествии и опиши родную планету, чтобы мы могли все это записать в скрижали нашей истории.

Старый ученый встал и начал повесть о своих приключениях. Когда он дошел до объяснения мотивов своей экспедиции и сообщил, что главным из них было желание удостовериться, обитаема ли Луна, — Телинга прервал его вопросом:

— А разве на Земле не верят в обитаемость небесных миров и в частности нашей Луны?

— По правде сказать, — отвечал профессор, бросая взгляд на Джонатана Фаренгейта, — девять десятых моих соотечественников нисколько не интересуются планетами и звездами, даже едва ли знают их имена. Что касается ученых, то до сих пор еще вопрос относительно обитаемости небесных миров служит предметом горячих споров. Знаменитейшие из наших астрономов полагают, что жизнь возможна только на Земле, а все другие планеты кажутся им совершенно пустынными. В частности, относительно Луны они рассуждают так: "Лишённая воды и атмосферной оболочки, Луна не представляет ни одного из тех метеорологических явлений, какие имеют место на Земле: на ней нет ни дождя, ни облаков, ни ветров, ни бурь, ни града. Это — пустынная, молчаливая, безжизненная масса, где нет ни растительности, ни животных… А если даже она и имеет обитателей, то последние — существа, лишенные всякого чувства, всякой душевной способности, — существа инертные и грубые.

Эти слова вызвали среди селенитов крик негодования.

— Рассуждения земных астрономов, — сказал Михаилу Васильевичу Телинга, когда крики толпы улеглись, — показывают, что или они обладают крайне несовершенными оптическими инструментами, или просто слепы. Уж если кому, так скорее нам