– Умею. Так что? Пугать – или давить?

– Ну, если вопрос именно так ставится?

Софья вздохнула. Грустно и тяжко.

– К сожалению, братик, в нашем отечестве он иначе и не ставится. Никогда.

* * *

– Я так понимаю, ты домой не собираешься?

Ян Собесский смотрел на пана Володыевского. Ежи пожал плечами:

– А зачем? Мне и тут неплохо, а уж Басеньке и вовсе радость.

– Рожать-то скоро будете?

– Так уже… Мальчик у меня, Михайло Иероним.

И столько отцовской гордости, столько нежного и трепетного счастья было в этих словах маленького рыцаря, который наконец обрел тихое семейное счастье…

– Повезло тебе…

Мужчины помолчали. Потом Ежи таки уточнил:

– А ты это точно? Со своей?

– Куда уж точнее. Видеть ее больше не могу… гадина!

– Но все ж католичка, не православная. А ты ее тут оставляешь…

– Ваш царевич мне обещал, что она будет после родов пострижена. Вот и пусть… не жалко.

– У вас ведь ребенок…

Ян вздохнул.

– Знаешь, Якубу лучше будет без такой матери. Да и мал он еще, для него няньки сейчас куда как важнее…

– Уверен, что не пожалеешь потом?

– Не знаю, ничего не знаю. Ты бы своей простил?

Ежи честно попытался представить, что Басенька ему изменила. Не получилось. То есть – вообще никак. Ни представить, ни подумать…

– Она так никогда не сделает.

– Вот и я так думал.

– Не-ет… ты, Ян, не путай. – Ежи покачал головой. – У вас иное с ней получилось. Бася без меня жить не могла и не может, мы с ней как одно целое. А твоя Марыся? То она за другого замуж выходит. То во Францию одна едет – от любви ли это? Или просто она решила, что ты для нее партия хорошая? Корону надеть возмечтала?

– Не хочу я об этом думать.

– Ну и не думай. Забудь. Не было у тебя такой жены. Как умерла – и все тут. А с Эленой[11]ты что делать будешь?

Ян вздохнул. А что тут сделаешь? Если эта девочка – единственная, кто может хоть ненадолго растопить лед в груди? И рядом с ней становится чуть легче?

– С собой позову. Поедет, как думаешь?

– Нет.

Такого ответа Ян не ждал.

– Почему?

– Потому, что она из девушек царевны. Вроде как личная фрейлина. И только государыня Софья ее отпустить может. Ты с ней не разговаривал?

– С Эленой или с государыней?

– А пожалуй, что и с обеими?

– Нет покамест.

– Вот посмотришь, что тебе скажут.

– Думаешь, государыня ее не отпустит?

Ежи пожал плечами:

– Знаешь, я тут уж сколько времени, а все одно вижу. Царевна Софья, хоть и молода возрастом, да о своих девушках заботится, что о дочерях родных. Любить им не препятствует, но и блудить не дает. Отпустит ли она с тобой Элену – бог весть. Никогда не знаешь, что у нее на уме.

– Я ж не брошу ее…

– А все одно – пусть не бросишь, но и не женишься. Ты ее для блуда с собой зовешь, а вот представь – тебе жениться надобно будет. Как Элена себя почувствует?

– Любить-то я только ее буду. Да и к чему мне жениться, у меня Якуб есть?

– У вас же еще два ребенка с Марией в младенчестве умерли.

Ян нахмурился:

– Ну…

– И Элена дитя понести может, что делать тогда будешь?

Вопрос оказывался куда как серьезнее, чем казалось вначале пану Собесскому. Это не просто так полюбить, это еще надо искать для девушки место в мире… а ведь ее еще могут и не отпустить.

А, плевать! – вдруг с пьяной удалью решил ясновельможный пан. – Увезу! Уговорю, украду, хоть как – да увезу! Моя она! И все тут!

И налил еще по одной.

* * *

Софья стояла рядом с братом. За руку его не держала, но очень хотелось. И все же это Алеша должен был выдержать без нее. Сам сильный.

И умный.

А стояли они сейчас перед железной клеткой, в которой сидел… да, кто бы узнал сейчас благочестивого старца в этом заросшем, грязном, окровавленном существе без обоих ушей и носа? Кто бы мог подумать, что лицо старца может быть настолько злобным и полным ненависти? А глаза, которые вечно сияли добротой, – гореть таким гневом?

И проклятия из его уст вырывались вовсе не христианские.

Алексей смотрел на мужчину. А ведь сложись все иначе…

– Зачем ты отца отравил?

Ответом ему была хриплая ругань. Софья коснулась руки брата.

– Не стоит, Алешенька. Ему это все уже безразлично. Это уже не человек.

– И что с ним теперь делать?

– Казнить, наверное. А что еще?

– Больше он ничего не знает?

– Гарантирую, – Софья усмехнулась. – Палачи у нас хорошие, таким не соврешь. Да и проверяли…

– Соня, а ведь он мог быть нашим воспитателем…

– Мог. И возможно, был бы неплохим учителем. Только вот никогда ему не было по пути ни с Русью, ни с русскими…

– А с Хованским что?

– Примерно то же. Смотреть пойдешь?

– Нет. Казнь через три дня назначим?

– Как скажешь.

Алексей понимал, почему Софья не расправилась с ними принародно еще тогда, после бунта. И сведения бы не вытряхнули, и организаторов лучше было ему казнить…

– Спасибо, сестренка.

– Не благодари. Я тебя просто люблю.

Они вышли из пыточной, не замечая, что вслед им смотрят злобные, ненавидящие глаза старца. У него многое отняли, но язык был цел. И он мог, мог еще нанести последний удар!

* * *

– Сонечка, смотри, что у нас просят.

– И что же? – искренне заинтересовалась Софья.

– Царевич Ираклий, помнишь такого?

Девушка резко помрачнела. Еще бы не помнить. Наталью Нарышкину она век не забудет. Немножко ведь, на самую чуточку судьбу опередили. И нет уже никакого Петра. И не будет никогда!

Но…

– Помню. Чего ему надобно?

– Мы Марфушу замуж отдали… так он же теперь царь Картли, стал с нашей поддержкой.

– И?

– Вот, жену ищет.

– А что, после Натальи он еще не оженился?

– Почитай?