Во время слушаний, часто проходивших на повышенных тонах, генеральный прокурор заметно суетился по поводу так называемой привилегии исполнительной власти[35]. Хотя президент фактически не применял эту привилегию, Сешнс все равно считал необходимым ее отстаивать.

Бэннон, смотревший трансляцию в Западном крыле Белого дома, был небрит и мрачен. “Эх ты, Борегар”, – повторял он.

Бэннон восседал в кабинете начальника аппарата Белого дома, во главе длинного деревянного стола для переговоров, и напряженно всматривался в плоский экран телевизора в противоположном углу комнаты.

– Они думали, космополитам понравится, если мы уволим Коми, – бормотал Бэннон, подразумевая под “ними” Джареда и Иванку. – Космополиты бы нас поддержали, избавься мы от человека, который свергнул Хиллари.

Если президент видел в Сешнсе причину фиаско, связанного с Коми, то Бэннон считал генпрокурора жертвой этого инцидента.

Грациозный Кушнер, одетый в облегающий серый костюм с тонким черным галстуком, проскользнул в кабинет. (В ту пору как раз обрела популярность шутка, что, мол, Кушнер одевается лучше всех в Вашингтоне, но это вовсе не было комплиментом, а скорее наоборот.) Время от времени борьба за власть между Бэнноном и Кушнером, казалось, приобретала физическую форму. Поведение Бэннона менялось редко, а вот Кушнер мог быть капризным, снисходительным или презрительным – или, как сейчас, неуверенным, смущенным и почтительным.

Бэннон игнорировал Кушнера, и младший из мужчин кашлянул, привлекая к себе внимание.

– И как оно?

Бэннон указал на телевизор – мол, смотри сам.

Наконец он нарушил молчание.

– Они не понимают – речь идет об организациях, а не о людях.

Словом “они” Бэннон, похоже, обозначил сторону Джарванки – или, в более широком смысле, всех тех, кто поддерживал Трампа, толком не вникая в ситуацию.

– В этом городе главное – организации, – продолжал Бэннон. – Если уволить директора ФБР, то надо увольнять и все ФБР целиком. Трамп вступил в схватку с организациями, и они это знают. Как, по-вашему, это воспримут?

Бэннон оседлал своего излюбленного конька: в ходе предвыборной кампании Дональд Трамп угрожал почти каждой организации в американской политике. Он вел себя, как клоун-принц[36], как пародийная версия героя Джимми Стюарта из фильма “Мистер Смит едет в Вашингтон”[37]. Стараясь привлечь электорат, обиженный и разгневанный на американский истеблишмент, Трамп считал, что сможет в одиночку преодолеть систему. Этот анализ предполагал, что политические структуры так же чутко откликаются на новые веяния, как и коммерческие, откуда Трамп пришел – и что они тоже стремятся идти в ногу со временем и отвечать требованиям рынка. Но что если эти структуры – СМИ, судебная система, спецслужбы, да и сама исполнительная власть в более широком плане, а также “болото”, кишащее юридическими фирмами, консультантами, агентами влияния и информаторами, – вовсе не рвались адаптироваться? Если по своей природе они были склонны пережидать ситуацию, то, выходит, этот случайный президент столкнулся с большими трудностями.

Но Кушнера это, видимо, не убедило.

– Я бы так не сказал, – возразил он.

– А по-моему, это урок первых ста дней, и кое-кто здесь его усвоил, – произнес Бэннон, игнорируя Кушнера. – И лучше не будет. Такие, брат, дела.

– Я не знаю, – замялся Кушнер.

– А надо бы знать, – парировал Бэннон.

– По-моему, Сешнс в порядке, – сказал Кушнер. – Разве нет?

СМИ немало способствовали росту значимости Дональда Трампа, но мало кто делал это так прямо и собственноручно, как Джо Скарборо и Мика Бжезински. Их утренняя программа на телеканале MSNBC превратилась в бесконечную драму – не то в жанре мыльной оперы, не то в духе шоу Опры Уинфри, – посвященную их взаимоотношениям с Трампом: они без устали рассуждали о том, как он их разочаровал, как далеко ушли они от своего прежнего уважения к нему и как много и часто выставлял он себя в жалком виде. Та общность, которая некогда была у Скарборо и Бжезински с Трампом, основанная на известности всех троих и на том, что все они рассматривали политику как свою вотчину (Скарборо, бывший конгрессмен, видимо, полагал, что у него самого были все шансы стать президентом – в той же степени, в какой Трамп так считал про себя), выделяла их передачу среди других в ходе предвыборной кампании; теперь же они публично трепали эту былую общность во время ежедневного новостного цикла. Скарборо и Бжезински поучали Трампа, намекали на обеспокоенность его друзей и семьи, распекали его и открыто тревожились из-за его плохого советчика (Бэннона), а также сетовали на ухудшение его собственных умственных способностей. Кроме того, они застолбили участок, чтобы представлять разумную правоцентристскую альтернативу президенту, и, действительно, неплохо отображали попытки правого центра сотрудничать с Трампом, в то же время ежедневно превозмогая связанные с ним трудности.

Трамп, убежденный, что Скарборо и Бжезински “поматросили и бросили”, заявлял, что перестал смотреть их программу. Однако Хоуп Хикс должна была каждое утро, содрогаясь, делать для него подробный пересказ.

Программа “Утро с Джо” стала своеобразной точкой отсчета, с которой началось проявление слишком большого внимания СМИ к Трампу. Он оказался китом, на которого почти с экстатической одержимостью ополчились масс-медиа, охваченные самолюбованием, эгоцентризмом, удовольствием от битвы, желанием продвинуться по карьерной лестнице и оставаться в центре внимания. Но и сами СМИ были таким же китом, выступавшим в аналогичной роли по отношению к Трампу.

К этому списку у Трампа прибавлялся еще один бзик: на протяжении всей жизни ему казалось, что другие люди пользуются незаслуженным преимуществом перед ним. Возможно, это объяснялось тем, что отец его был прижимист и не отличался щедростью, а может, и собственной фиксацией Трампа на том, что он мальчик из богатой семьи (несомненно, это могло быть причиной его неуверенности), или тем, что он – как профессиональный переговорщик – знал: обе стороны не могут быть в плюсе, и если один выиграл, то другой проиграл. Трамп попросту не мог допустить, чтобы кто-то обогатился за его счет. По законам его экосистемы, если один получал, другой непременно терял. В мире Трампа все, что он считал ценным, или приобреталось им по праву, или было у него украдено.

Скарборо и Бжезински успешно монетизировали свои связи с Трампом, но ему c этого ничего не перепало, а он-то полагал, что в качестве комиссии может рассчитывать на доброжелательное до раболепства отношение к нему. Сказать, что поведение Скарборо и Бжезински сводило Трампа с ума – не сказать ничего. Он буквально зациклился на этой, как ему казалось, несправедливости. Окружающим было строго-настрого наказано: “Не упоминать при нем Джо или Мику”.