– Ты что, задушил его?

Чуть приподняв голову, Ратмир мгновенье смотрел перед собой.

– Да.

Секундно переведя взгляд с трупа второго на труп Лебединского, вдруг поняв, что его совершенно не волнует ни тот ни другой, не успев осознать, как относиться к этому и в следующий миг забыв об этом, Вадим быстро придвинулся к экрану.

– Быстрее, – сказал он, – давай, давай же, Ратмир. Дело должно быть сделано.

Без паузы встав и подняв опрокинутый стул, сев перед монитором, Ратмир пробежался пальцами по клавишам; с минуту, войдя в режим редактирования, стирая длинные ряды цифр в строках коэффициентов и заменяя их нулями, он возился со вкладкой; закончив и быстро проверив поле вкладки, состоящее теперь из одних нулей, он нажал на кнопку «Применить». Полоска внизу экрана, резко вспыхнув, поехала слева направо; дойдя почти до конца, она замешкалась, секунду спустя на экране кричаще возник прямоугольник с пульсирующей красной надписью:

Под надписью слабо светились прямоугольнички с надписями «Да» и «Нет». Мгновенье помедлив, Ратмир щелкнул на слове «Да».

Прямоугольник погас, полоска, еще на мгновенье замешкавшись и двинувшись дальше, спокойно и размеренно доехала до конца. Цвет экрана переменился, в середине его в равнодушной голубой рамочке возникла надпись:

Несколько мгновений равномерно попереливавшись, она исчезла, на экране было прежнее графическое меню. Мгновенье Вадим смотрел на него.

– На хрен эту хрень, – сказал он Ратмиру, – верни сайт с видеокамерами.

Щелкнув мышкой, Ратмир вернул поделенную на четыре квадрата страницу системы видеонаблюдения. На мутновато освещенных пятачках люди по-прежнему стояли, разговаривая и неторопливо проходили мимо. Абсолютно ничего не происходило. Ждать, значит опять ждать, подумал Вадим. Ненавижу ждать. Сколько теперь ждать, пока хоть что-то произойдет, пока мы увидим хоть какие-то признаки сделанного – минуту, час, неделю, год? Вечный вопрос о динамике процесса – не зная, сколько времени прошло от начала выработки Облака до его установления, мы не можем даже примерно оценить, сколько времени пройдет до его нейтрализации и распада – если только эти процессы теперь наконец действительно начнутся, да нет, должны, должны же они наконец начаться, должны же мы были все сделать правильно, не могли мы на этот раз промахнуться, не зря же те двое так порывались нам помешать. Оттолкнувшись на стуле от консоли, на секунду он закрыл глаза. Ждать, ждать, до опупения ждать, подумал он, ничего другого не остается. Только чем теперь заняться – пописать стихи, раз я теперь это умею, поиграть с Ратмиром в расшибалочку, обдумать пути реформирования ЕЭС и ЕврАзЭС? Японские боги, вдруг подумал он, у меня же в рюкзаке три тома «Истории Византии». Полуистерически хмыкнув, он вновь на секунду закрыл глаза. Ну да, значит, буду читать, подумал он, читать про Велизария, про Юстиниана, про Василия Болгаробойцу, про Иоанна Цимисхия, про династию Комнинов, про эпархов и логофетов, читать и ждать, на каком томе это случится. И еще делать пометки на полях – против особо жарких рассуждений автора о сущности иконоборчества – «верно, очень верно». Чего ты смеешься, внутренне перебил он сам себя, еще немного времени, и все именно так и произойдет. Оцепенело, впав в какое-то странное полуневесомое состояние, потеряв ощущение времени, он просидел перед монитором то ли несколько минут, то ли больше, машинально он оглянулся – два бездыханных тела валялись посреди комнаты, между ними задумчиво разгуливал петух. Вновь придвинувшись к консоли, он взглянул на монитор, все было по-прежнему; отведя взгляд, почти тут же он взглянул на экран снова, что-то чуть необычное неосознанно померещилось ему в одной из тускло освещенных, мутновато-серых четвертушек экрана – два человека, стоявших у входа в какое-то заведение, скорее всего, супермаркет или магазин, почему-то оба смотрели куда-то вверх. Зачем они смотрят вверх, подумал Вадим, что они могут там увидеть, какой смысл вообще смотреть вверх, если нет неба, что там может быть. Кошка залезла на дерево? Не той мощности здесь уличное освещение, чтобы в ветвях, даже если они внизу, можно было заметить кошку, женщина в окне напротив показывает стриптиз – далеко, и плохо видно, на что они смотрят, что им там надо? К двум смотревшим подошел третий, быстро обменявшись с ними короткими словами, подняв голову, он стал смотреть туда же, куда и прежние два. Машинально обежав взглядом остальные части экрана, остановив взгляд на квадрате, лежавшем по диагонали вправо вниз от первого, Вадим на мгновение замер: человек, стоя на слабо освещенном квадрате у раскрытых стеклянных дверей тоже смотрел куда-то вверх. К человеку подошла женщина, быстро перебросившись с ним парой фраз, словно нехотя подняв глаза, почти тут же словно завороженно вскинув голову, она замерла, на полувзлете остановив пальцы на ремне сумки. Подошедший к ним мальчик с эскимо в руках, тоже остановился, забыв про эскимо и глядя туда же, куда и взрослые. На первом квадрате смотревших было уже четверо, трое, задрав головы, стояли неподвижно, четвертый, то и дело оборачиваясь к ним, что-то оживленно говорил, суетясь и размахивая руками. Они смотрят в небо, вдруг понял Вадим. Направление взглядов разное – потому что ориентация камер разная, но не могут люди в двух разных местах синхронно смотреть вверх, привлеченные двумя разными независимыми событиями. Даже в трех. На третьем квадрате человек, выйдя из дверей, подняв было голову, остановился, ошеломленно глядя вверх. Мгновенье, чувствуя, как забилось сердце, Вадим переводил взгляд с квадрата на квадрат.

– Ратмир, – позвал он, – открой сайт видеосистемы города.

Быстро подъехав на стуле, Ратмир, свернув квадраты с изображениями, открыл страницу.

– Сколько в городе видеокамер?

Быстро пробегаясь по станице и куда-то щелкая мышкой, Ратмир мгновенье помедлил.

– Триста четыре.

– Можешь показать какие-нибудь на выбор?

Щелкнув, Ратмир отстранился от дисплея – на экране, целиком заполняя его, мерцали и переливались тускло-серым несколько сот крохотных, с почтовую марку, квадратиков. Отодвигаясь, Ратмир подтолкнул к Вадиму мышку.

– Можно выбирать кластерами.

Выделив мышкой несколько квадратиков, Вадим щелкнул – несколько новых изображений заполнили экран. То, что он ждал увидеть, было видно сразу – на двух изображениях из восьми – нет, на трех, нет, на четырех люди смотрели вверх. Закрывая квадратики, открывая новые, закрывая и вновь открывая, Вадим вглядывался в тускло-серые, расплывчатые изображения – на выходе из магазинов, на площадках автостоянок со старыми, проржавевшими автомобилями, у пешеходных переходов и подъездов люди, словно остановленные на ходу, завороженные чем-то небывалым, замерев и застыв, смотрели вверх, смотрели в небо. Квадраты сменяли друг друга, число смотревших множилось. Перелетая мышкой из угла в угол экрана, Вадим вызывал все новые и новые изображения. В городе что-то происходило. Собравшись кучками, взволнованно и смятенно переговариваясь, оглядываясь почти испуганно и ошеломленно, люди что-то поспешно говорили друг другу, словно что-то друг другу показывая, растерянно тыкая в небо пальцами. О Боже, вдруг подумал Вадим, Господи, что же это. На одном из квадратов происходило что-то непонятное – грязно серое поле экрана, выхваченное светом фонарей, вдруг посветлело, края его, ранее, казалось, уходившие в грязь, высветлились, слившись с остальной поверхностью, все мгновенно стало каким-то колышущимся и серебряным, от ног людей, стоявших посреди залитого серебряным маревом мутно-неровного поля, вдруг потянулись вдаль и вбок, бледнея и истончаясь, странные темные полосы. Нетерпеливо, в лихорадочном странном возбуждении потянувшись к монитору, поспешно развернув изображение на весь экран, с бешено застучавшим сердцем, еще не веря, ошеломленно рванувшись вперед, Вадим приник к нелепо сияющей картинке.