что чем больше совместных знаний и предсказуемого контекста имеется у собеседников, тем более краткими по форме становятся их высказывания. Стремление к краткости сдерживается только ограниченной способностью партнера к пониманию.

Итак, высказывания в ситуациях языкового общения представляют собой своеобразные компромиссы между стремлением коммуниканта сделать сообщение понятным с помощью минимального количества слов, и желанием реципиента получить всю информацию, необходимую для понимания. Это происходит на двух уровнях. Во-первых, дикурсивная последовательность со сложными интонационными контурами (intonation contours) сокращается до единой конструкции, как правило, произносимой в рамках одного интонационного контура. Ниже приводятся несколько примеров, основанных на книге Т. Гивона (Givon 1979), хотя во многих случаях записи не дают достаточной уверенности в деталях:

• Независимые дискурсивные высказывания вроде Не pulled the door and it opened ‘Он потянул на себя дверь, и она открылась’ могут видоизменяться в результативные конструкции (resultative constructions) типа Не pulled the door open ‘Он потянул на себя дверь, (чтобы) открыть’

Независимые дискурсивные высказывания вроде Му boyfriend… Не plays piano… Не plays in a band… ‘Мой парень… Он играет на фоно… Он играет в группе’ могут превращаться в Му boyfriend plays piano in a band ‘Мой парень играет в группе на фоно’; аналогичным образом, Му boyfriend Не rides horses Не bets on them ‘Мой парень… Он ездит на лошадях… Он делает на них ставки’ становится Му boyfriend, who rides horses, bets on them ‘Мой парень, который ездит на лошадях, делает на них ставки’ (относительное придаточное предложение — relative clause construction).

Если кто-то, к примеру, выражает уверенность в том, что Мэри выйдет замуж за Джона, его собеседник может ответить согласием — 1 believe that ‘Я верю в это’, — затем повторно выразив свое убеждение: Mary will wed John ‘Мэри выйдет замуж за Джона’, — что вместе и образует предложение: I believe that Mary will wed John ‘Я верю, что Мэри выйдет замуж за Джона’ (сентенциальное дополнение — sentential complement construction).

Первоначально независимые высказывания 1 want this I buy it ‘Я хочу это… Я куплю это’ трансформируются в конструкцию I want to buy it ‘Я хочу это купить’ (инфинитивное дополнение).

На другом уровне цепочки слов, состоящие из большого количества слогов, сокращаются до меньшего количества слов и слогов. Простейшим примером из английского языка является показатель будущего «gonna» (букв. — напр., «(я) собираюсь», «(ты) собираешься и т. д. — Прим, пер.), произошедший из слияния слов «going» и «to». Первоначально «going» — это «идти», глагол движения, часто используемый с предлогом «to», указывающим направление. Пример: «I’m going to the store» (англ. «Я иду в магазин»). В некоторых случаях «going to» используется для указания действия, которое станет возможным как раз благодаря тому, что индивид движется в заданном направлении. Например:

— Why are you going to London? ‘Почему ты едешь в Лондон?’

— I’т going to see ту bride ‘Я собираюсь увидеться с моей невестой’

В дальнейшем конструкция приобрела следующий вид: I’т gonna VERB ‘Я собираюсь ГЛАГОЛ’, — где «gonna» указывает уже не на намерение сделать что-то в будущем, а на будущее время как таковое (необязательно включая компонент движения или намерения, подробнее об этом см. Bybee 2002). Этот дополнительный элемент — обозначение намерения, которое первоначально было всего лишь возможной импликацией — мог возникнуть только из совместных для собеседников знаний. Ниже приведены другие хорошо известные примеры:

• Основной показатель будущего времени в английском языке, «will», произошел от полноценного смыслового глагола «хотеть». Пример: «I will it happen» (англ. «Я желаю, чтобы это случилось»). Впоследствии это выражение приняло вид «It’ll happen» (англ. «Это случится»), а «волевая» составляющая глагола поблекла.

Английские фразы «on the top of» и «in the side of» сократились до «on top of» (англ, «на вершине», «над») и «inside of» (англ, «внутри»), а потом и вовсе стали предлогами «atop» и «inside». В некоторых языках слова, служебные слова, подобные этим предлогам, в свою очередь, присоединяются к существительным как падежное окончание, выступая показателями падежа, обозначающего место (locative case markers).

Во французском языке основным отрицанием является конструкция «ne…pas», как в предложении «Je ne sais pas» (франц. «Я не знаю»). Сегодня в разговорном французском «ne» используется все реже, а основным маркером отрицания становится «pas», которое когда-то обозначало «шаг» в выражениях, аналогичных по смыслу английским «not one bit» и «not one step further» (англ, «нисколько» и «ни на шаг»).

Ключевыми составляющими этого процесса являются развитие и распространение возникших изменений на все языковое сообщество (к примеру, распространение новообразования в зависимости от социального положения см. Croft 2000). Для нас особый интерес представляет передача языка от поколения к поколению. Вспомним, что, объясняя возникновение языковых конвенций в истории человечества, мы постулировали наличие некоторого «дрейфа к произвольности», основанного на факте существования лиц, не обладающих всей полнотой контекста, на которой строится «естественность» разговорного языка. Таким «аутсайдерам» тяжело даются понимание и анализ коммуникативных знаков, которые используются окружающими. Похоже, нечто подобное происходит и с грамматикой. Дети слышат речь и просто хотят научиться тому, что умеют взрослые — они не знают, да и не хотят знать о том, каковы первоисточники той или иной конструкции. Представим, что дети слышат фразу, части которой отсутствуют, или их трудно расслышать, или они их не знают. Им может показаться, что такая фраза работает по-другому, нежели это подразумевает произносящий ее взрослый. То есть, дети сами угадывают, какую коммуникативную функцию обслуживает та или иная часть фразы. Это называется повторным функциональным анализом (functional reanalysis), который проистекает из попытки «понимающего» (comprehender) делать две вещи одновременно. С одной стороны, он пытается понять смысл всей фразы: что именно говорящий хотел от меня, что мне надо сделать, узнать, почувствовать? Но, кроме этого, они приписывают некоторое значение (blame assignment process) каждому элементу: какую роль он сыграл в построении общего смысла? Так, если ребенок слышит, как взрослый говорит: «I’d better go» (англ. «Мне лучше уйти», сокращение от «I should better go», которое буквально переводится: «Мне следует лучше уйти», где долженствование передается модальным глаголом «should»), он может пропустить «’d» и предположить, что «better» (англ, «лучше») является модальным вспомогательным глаголом, как во фразах «I must go», «I should go» и «I can go» (англ. «Я должен идти», «Мне следует идти» и «Я могу идти»). Такое значение слова «better» отличается от того, которое подразумевал взрослый. Если в какой-то момент появится большое количество детей, использующих слово «better» в новом значении, то оно станет новым модальным глаголом английского языка, таким, как повсеместно используемый