протяжении всей книги называю грамматикой. Грамматика предполагает наличие по меньшей мере интенциональной коммуникации, а затем грамматические средства и конструкции структурируют многоэлементные высказывания так, чтобы они стали функционально осмысленны. И конвенциональные грамматические средства и конструкции, и простые конвенции (такие, как слова) являются культурно-историческими продуктами, созданными определенными культурными группами для удовлетворения своих коммуникативных потребностей. Языковые универсалии порождаются сообществами из социальных, когнитивных и слухоречевых «сырьевых» материалов, которые и стимулируют, и ограничивают процесс конвенционализации. По мнению Э. Бейтс (Bates 1979), в языке есть универсалии, поскольку люди по всему миру должны выполнять одни и те же коммуникативные «обязанности» и при этом обладают одинаковыми когнитивными и социальными орудиями для этого.

Следовательно, сложность при попытке реконструировать эволюцию языковой коммуникации, построенной на фундаменте кооперативной коммуникации людей в целом, заключается в том, что в человеческих группах имеются как универсалии, так и своеобразие. Это позволяет предположить, что где-то в Африке имелась некая группа, состоявшая из представителей современного человечества, которая долго шла к современным звучащим языкам (неизвестно, насколько долгим был этот путь), но затем, когда подгруппы из членов этой большой группы стали распространяться по всему миру, они конвенционализировали свои собственные языковые конвенции и конструкции. Все эти группы, естественно, сохраняли одинаковые когнитивные, социально-когнитивные, коммуникативные и слухоречевые возможности, и поэтому процесс конвенционализации происходил по одним и тем же законам для всех них.

6.5. Заключение

Ответ на вопрос о том, откуда взялась грамматика, таков: много откуда. Уже человекообразные обезьяны связывают жесты в последовательности, чтобы общаться друг с другом. «Говорящие» обезьяны даже порождают истинные сочетания, в рамках которых разбивают предполагаемое сообщение на несколько элементов, которыми часто являются события и их участники. Когнитивная структура этого «простого» синтаксиса имеет тем самым очень глубокие эволюционные корни. И пока мотив коммуникации — это разновидность простого запроса («я хочу, чтобы ты сделал нечто здесь и сейчас»), не возникнет необходимость в более сложном грамматическом структурировании высказываний.

Как только кооперативная коммуникация и мотив информирования, структурированные совместными знаниями и коммуникативными намерениями, возникли, люди стали общаться друг с другом значительно более сложным образом. Грамматика информирования требует дополнительных средств для определения того, о каких именно событиях и участниках идет речь (возможно, с помощью сложных, но логичных составляющих, помещающих их в контекст текущей структуры совместного внимания), и маркирования ролей, которые они играют в данных событии или ситуации. А когда мне нужно рассказать о целой последовательности событий — например, о том, что со мной случилось во время вчерашней охоты, — грамматика со-участия и нарратива, обладающая даже большим количеством грамматических средств, необходима для связывания событий друг с другом и отслеживания их участников. Эволюционные корни грамматик информирования и со-участия в повествовании проистекают из базовых компетенций кооперативной коммуникации и ее сложного фундамента, основанного на совместной намеренности. Но реальные грамматические конвенции, конечно, формируются вследствие не эволюционных, а культурно-исторических процессов (т. н. «невидимая рука» — «invisible hand»), совокупность которых мы назвали процессом конвенционализации грамматических конструкций.

Таким образом, грамматические конструкции современных языков человечества представляют собой продукты длинной и сложной последовательности событий в человеческой истории, включавшей в себя и эволюционные, и культурные процессы, которые разворачивались в рамках ограничений, накладываемых основными когнитивными и социально-когнитивными процессами. Большая часть этого произошла в жестовой модальности, что объясняет, почему жестовые языки способны сегодня так внезапно и легко возникнуть. Формирование и модификация грамматических конструкций возможны, на текущий момент, лишь потому, что коммуникация людей друг с другом представляет собой совместную деятельность с общей целью, а коммуникант оставляет многое невысказанным, если предполагает, что это понятно в силу наличия совместных знаний и поэтому прагматически прогнозируемо реципиентом, вследствие чего люди, находящиеся за пределами этого кокона совместного внимания, часто анализируют то, какие части высказывания выполняют соответствующие функции новым для них образом. Даже на самых поздних стадиях процесса эволюции языка основополагающие навыки и мотивы разделения совместных намерений, с которых для человечества начался путь кооперативной коммуникации, остаются в его основе.

7. От жестов высших приматов к человеческому языку

Наша речь обретает смысл благодаря другим нашим занятиям.

Витгенштейн,

«О достоверности»

Я обещал, что история будет непростой, и так и вышло. Ведь у таких высокоспецифичных и сложноорганизованных продуктов фенотипических изменений, как человеческая кооперативная коммуникация, почти всегда сложное и запутанное эволюционное прошлое. А у таких высокоспецифичных и сложноорганизованных продуктов культурных воздействий, как конвенциональные человеческие языки, не отличается простотой и культурное прошлое, вдобавок к эволюционному. Поэтому я исхожу из того, что все действительно очень сложно устроено — хотя, возможно, наше понимание этих процессов просто недостаточно глубоко, чтобы увидеть их скрытую простоту. В любом случае, я сделаю последнюю попытку свести воедино имеющиеся у нас данные; для этого я сначала на нескольких страницах подведу итоги того, о чем говорилось выше, а затем еще раз пересмотрю три гипотезы, сформулированные мною в первой главе, чтобы оценить, насколько они подтвердились. Наконец, закончу я некоторыми мыслями о языке как совместной интенциональности, способности к разделению намерений (shared intentionality).

7.1. Подведем итоги

Краткий обзор общих положений этого курса лекций (организованный в соответствии с порядком глав книги) выглядит примерно следующим образом.

Путь к человеческой кооперативной коммуникации начинается с интенциональной коммуникации человекообразных обезьян, что особенно ярко проявляется в их жестах.

• Человекообразные научаются многим из своих жестов (путем онтогенетической ритуализации) и используют их очень гибко, безусловно, намеренно, с вниманием к вниманию конкретных людей среди окружающих; все это полностью контрастирует с их не являющимися результатом научения, ригидными эмоциональными вокализациями, беспорядочно посылаемыми в окружающую среду.

Человекообразные всегда пользуются своими выученными, выражающими намерение жестами для того, чтобы просить или требовать реакции от других, включая людей. Они пользуются жестами интенциональных движений для прямого требования ответных действий (intention-movements), и жестами привлечения внимания (attention-getters) для непрямых запросов — иначе говоря, применяют последние для привлечения внимания другого к чему-либо, чтобы он/она увидел(-а) что-либо и действовал(-а) в соответствии с этим. Эти выученные жесты привлечения внимания у человекообразных, возможно, представляют собой единственные интенциональные коммуникативные акты в животном мире, в рамках которых возможны намерения разных уровней: с одной стороны, намерение заставить другого увидеть нечто, с другой — намерение заставить его же сделать что-то в соответствии с увиденным.

В основе понимания и порождения этих жестов лежат навыки понимания индивидуальных намерений — т. е. того, что у другого есть свои цели и представления о мире. Результатом их использования становятся умозаключения и выводы о том, что делает другой