Перед отъездом он ещё раз зашёл в университет и встретил бывшего сокурсника, а ныне преподавателя, в компании одного из парижских инквизиторов, монсеньора Валентена.

— Salve, Альбрехт, — улыбнулся монсеньор, — говорят, ты собираешься в Рим? Мы с твоим товарищем только оттуда.

— Чем же радует нас ныне столица мира? — со всей учтивостью спросил Фромбергер. Он мыслил вопрос риторическим, но инквизитор взялся отвечать с неожиданной живостью.

— В Риме все говорят о папской булле Regimini Ecclesiae от 27 сентября. Павел III окончательно утвердил Общество Иисуса.

— К этому давно всё шло, насколько мне известно, — вставил Альбрехт.

— Вы правы, — подтвердил монсеньор, — но окончательного подтверждения папа не давал, и многие сомневались. Странно слышать о создании нового ордена, когда действующие переживают не самые счастливые дни.

— А как же, простите, называют себя члены Общества Иисуса? — спросил Фромбергер. — Иезуаты, вроде так?

Валентен улыбнулся.

— Орден иезуатов существует уже почти двести лет. Другое название их — иеронимиты. Сейчас они более всего известны приготовлением ликёров. Нет, товарищи отца Игнатия Лойолы зовутся иезуитами. Пьянство их совсем не интересует. У них гораздо более грандиозная задача. Некоторые из них уже выехали с миссиями в Индию и Новый Свет, другие собираются в Германию и ещё во многие страны...

— Да, они очень перспективны... — подхватил молодой преподаватель.

— Как... в Германию? — вырвалось у Альбрехта. По счастью, собеседники не услышали его, увлечённые разговором.

Раскланявшись, Фромбергер помчался к вдове за вещами и в этот же день отправился в путь. Его мучили угрызения совести за пятнадцать лет, так глупо потраченных на пьянки, драки и «кумушек». Если бы он нашёл проповедника тогда!

До Рима бакалавр добрался без приключений. Вошёл в город через Порта дель Попполо и остановился в раздумье. Куда идти? В Париже он записал имена римских богословов, адреса и даты будущих диспутов, но где же поселиться? Может, в Риме есть германская община? Но как найти её? И тут Фромбергеру пришла в голову идея, гениальная в своей простоте. Он разыщет дом иезуитов и попросит у них пристанища. Это — единственный способ пробиться к их основателю. Только теперь он, небось, ходит с охраной.

Серый дом с небольшим крыльцом и чёрными дверями, на которых висела гравированная табличка с именем владельца Антонио Франджипани, найти оказалось нетрудно. Альбрехт постучал, но никто не отозвался. Он потянул дверное кольцо на себя. Дверь открылась неожиданно легко. Не веря своим глазам, бакалавр медленно зашёл в полутёмную прихожую и тут же налетел на кого-то, выходящего наружу.

— Что вам здесь нужно, отвечайте? — скороговоркой выпалил на латыни этот человек.

— Я ищу Игнатия Лойолу, — произнёс Фромбергер, сам удивляясь своей наглости.

— Я — Игнатий Лойола, — прозвучал ответ. — Но сейчас не могу уделить вам ни мгновения, поскольку опаздываю на важнейшее дело. Предлагаю вам пойти со мной, там и договоримся о беседе. Согласны?

— Ну... это... — нечленораздельно промычал Альбрехт и был немедленно выволочен за локоть на улицу.

Проповедник обладал железной хваткой, хотя едва достигал Фромбергеру до плеча. Аккуратная щегольская бородка и обширная лысина совсем не вязались с весёлыми, почти шальными глазами. Подмигнув, он нахлобучил чёрную шляпу с круглыми полями, призывно махнул костылём и похромал по улице с такой скоростью, что бакалавр скоро начал задыхаться. Отставать же казалось стыдно, поэтому он начал шагать как можно шире, благо имел длинные ноги. Однако неутомимый проповедник всё время оказывался далеко впереди.

Они прибежали на площадь, полную народа. Слышалось пение. Воспоминания детства нахлынули на Фромбергера. Именно так пели гимн Veni, Sancte Spiritus в его родном Виттенберге. «Mein Gott!» — прошептал он.

— Вы из Германии? — спросил проповедник, снова схватив его за руку. — Очень, очень рад!

Поющая процессия приближалась.

Дети в белых одеждах бросали в толпу цветы. Мальчики — ярко-красные герани, а девочки — белые лилии. Следом шли женщины — удивительно красивые, в богатых нарядах, в диадемах и ожерельях. Одна из них, худенькая кудрявая брюнетка в розовом кисейном платье, несла знамя с изображением Спасителя. Проходя мимо бакалавра, она помахала рукой и вдруг улыбнулась широко, аж до ушей. За ней плыли другие знамёна — со Святым семейством и кающейся Марией Магдалиной. Лёгким шлейфом струился над процессией дым кадильниц. Мелодия гимна улетала в небеса...

— Праздник?.. — поражённый величественным зрелищем, Альбрехт мучительно вспоминал, какой сегодня день.

— Это проститутки, — радостно объяснил Лойола. Правда, красиво? Они раскаялись. Идут в обитель, которую построили специально для них. Будут заниматься шитьём и прочими полезными делами. Нет, обетов никаких они давать не обязаны, это слишком трудно для них. Но постепенно мелкими шажками они обязательно дойдут до благочестия. В Риме очень много таких женщин, придётся ещё строить...

Поражённый бакалавр открыл рот, но проповедник перебил его, указывая на людей в чёрных накидках и шляпах, несущих венки из роз:

— Вот мои товарищи, я должен присоединиться к ним. Пойдёмте вместе?

Вечером Альбрехт сидел за столом в доме иезуитов, ожидая Лойолу и поглощая жареные каштаны, которыми его угостили на кухне. У него было ощущение, будто его затащили сюда обманом. В то же время уходить совершенно не хотелось.

Послышался стук костыля. Торопливо вошёл дон Игнасио — так его здесь называли.

— Вас накормили? Ну, давайте поговорим. Зачем вы искали меня?

Он уставился на Альбрехта своими весёлыми глазами. Тот, криво усмехнувшись, сказал:

— Знаете, а я вообще-то хотел вас убить.

Глаза дона Игнасио прямо заиграли весельем. Он спросил спокойно:

— Вы военный человек?

— То есть?

— Ну, служили в регулярной армии, участвовали в сражениях?

Фромбергер покачал головой.

— Тогда вам навряд ли удастся ваша затея, — сокрушённо заметил проповедник. — Я, будучи военным человеком, множество раз пытался убить себя и, как видите, благополучно сижу перед вами.

Альбрехт, не зная, что ответить, разгрыз ещё один каштан.

— Ну, расскажите, как там, в Германии, — попросил Лойола уже серьёзно.

— Я не был там пятнадцать лет, но точно знаю, у нас очень сильны идеи Лютера. Вы, конечно, скажете: ересь. — Фромбергер почувствовал раздражение.