После фразы о выставке у Семаринского не осталось сомнений, о чем пойдем речь, и он мрачно поджал пухлые девчачьи губы, блестевшие от жира.

Подошел официант, поинтересовался, будет ли Илья что-то есть или пить. Илья, подумав, заказал себе двойной эспрессо. Все это время Семаринский буравил его взглядом сквозь толстые стекла очков. Наконец, когда официант оказался на безопасном отдалении, Семаринский вытер губы салфеткой и, наклонившись над столом, пробормотал:

— Произошло недоразумение…

— Именно! — улыбнулся Илья. — Недоразумение! И как же нам его исправить?

— Никак, — отрезал Семаринский. И умолк.

Илья с недоумением оглядел сидящего напротив Мстислава Анатольевича, в очках и пестром шейном платке больше похожего на большую морщинистую черепаху.

— Но вы ведь взяли деньги! — напомнил Илья.

— Деньги я вам верну! — засуетился Семаринский. Отодвинул тарелку, полез в стоящий рядом на стуле кожаный портфель, зашелестел какими-то бумагами и достал наконец черный конверт с двумя золотыми полосками, в котором несколько дней назад Илья вместе с персональным приглашением на выставку привез ему домой две тысячи евро.

Теперь Семаринский положил конверт на стол и пододвинул его к Илье.

— Все здесь, можете пересчитать! — вполголоса сообщил он.

Таскает конверт с собой — значит, знал, что рано или поздно его придется вернуть.

— Да что происходит? — взорвался Илья. — Мстислав Анатольич, дорогой мой, что стряслось? Вы же всегда так лояльно относились ко мне.

— К вам — да! — горячо заверил Семаринский, взяв Илью за руку пухлыми холеными пальцами. — К вам — со всем уважением и восторгом! Вы же — событие! Вы — новатор, смело раздвигающий границы и нормы искусства. Каждая ваша работа…

— Хватит, хватит! — прервал его Илья. — Со мной все ясно. Но с Татьяной-то что? Я же просил, всего один абзац. Не надо превозносить до небес, положительного отзыва было бы достаточно! А вы что написали? Вернее, зачем вы изменили уже утвержденный текст? С вами что, посреди ночи затмение приключилось?

Семаринский открыл рот, потом закрыл его и какое-то время просидел, глядя куда-то мимо Ильи. Глотнул воды из бокала, кашлянул.

— Я… не считаю, что ее работы… достойны положительного отзыва.

Илья буквально подскочил на месте. Лишь появившийся официант остановил его от порыва ухватить Семаринского за ворот щегольской рубашки и тряхнуть хорошенько.

— Только не надо держать меня за идиота! — чтобы как-то успокоиться, Илья принялся остервенело размешивать сахар в своей чашке. — Вы же видите, что она — самородок! Если и было что-то действительно стоящее на моей выставке, так это ее портреты! Вы же не окончательно спятили, чтобы этого не понимать?

Семаринский хотел было что-то ответить, но снова остановился. Илья вдруг понял, что впервые видит этого человека, с которым его всегда связывали приятельские отношения, таким встревоженным.

— Слушайте, если у вас аудит или еще что-то, и вы не понимаете, как задекларировать эти две тысячи, давайте мы проведем их официально. Я выпишу вам от галереи какой-нибудь грант, или возьмем вас лектором на воскресные дни, встретитесь пару раз со студентами для галочки, и дело с концом. А отзыв вы поменяете. То есть напишете другой. Ясно, что эту колонку уже не исправишь, но если следом разместить еще одну…

— Исключено! — затряс головой Семаринский. — Менять своего мнения об этой вашей… подопечной… я не намерен.

Да он просто издевается, решил Илья. Или набивает себе цену.

— Если расценки изменились, могли бы предупредить. Хотите еще две тысячи?

— Я ничего у вас не возьму, Илья! — предостерегающе взмахнул рукой собеседник.

— Ерунда какая-то… На вас что, кто-то давит? — продолжал напирать Илья. — Это какой-то тонкий наезд на мою галерею? Меня, типа, хвалить, а моих авторов ругать?

— Перестаньте задавать вопросы! — вскричал Семаринский. — Ответить я на них все равно не смогу. Не смогу, понимаете? — перешел на шепот перепуганный критик и почему-то оглянулся. За его спиной на роскошном офорте плыли по Гранд-каналу неторопливые гондолы.

Илья опешил. Он окончательно перестал что либо понимать. Одно было ясно — взмокший от волнения искусствовед и критик Мстислав Семаринский не скажет ему больше ни слова.

— А знаете, оставьте деньги себе, — отодвинул конверт Илья. — Мало ли — пригодятся. На лекарства… — добавил он насмешливо.

Не притронувшись к своему кофе, Илья встал, брезгливо бросил на стол пятисотенную купюру и вышел.

19

До галереи он пошел пешком — надеясь, что злость выветрится по дороге. Не помогло. При виде Юли, разговаривающей с кем-то по телефону на повышенных тонах, ему захотелось громыхнуть кулаком о стену. Юля прикрыла трубку рукой и покачала головой.

— Главред «Афиши» уперся рогом, — произнесла она одними губами. — Говорит, редакция оставляет за собой право…

— Дай трубку! — Илья нетерпеливо забрал у нее телефон. — Гриша, здравствуй, дорогой! Это Свирин. Как поживаешь?

— Отлично поживаю, спасибо! — жизнерадостно отозвалась трубка приятным баритоном. — А ты как?

Илья обалдело покачал головой — три дня назад на выставке обладатель этого баритона, выжрав литр халявного коньяка, называл его братом, делал селфи в его компании и предлагал вместе рвануть зимой на Бали посерфить. А теперь этот деятель столичной культуры, этот навозный жук, напечатав мусорную статейку за его же деньги, как ни в чем ни бывало интересуется, как у Ильи дела! Поистине, человеческая наглость