Устюжанинов сидел рядом с наряженным в алую тунику Сиави и думал о Мадагаскаре, сравнивал его с Камчаткой, которая тоже ведь окружена морем – едва ли не со всех сторон вода, и сам себе кивал головой: Камчатка была лучше.

Но Камчатка далеко, а отстров Мадагаскар – вот он, находится под ногами. Гремели барабаны, заставляли прислушаться к своим горьким голосам трубы – при их звуках и земля, и деревья, и небо и травы становились тихими, внимали тому, что слышали, вскрикивали в танце люди, мужчины и женщины – ничто, кажется, не предвещало беды.

А беда уже висела над головой, сотрясала, как тяжелая буря, землю: на племя бецимисарков двинулось племя сафирубаев, ведомое вождем Махертомпой, давним недругом Сиави. К Махертомпе присодинились еще несколько племен, поменьше численностью, послабее, но собранные вместе, они представляли из себя опасную силу.

Ночью, когда праздник уже закончился, а из воздуха почти выветрился вкусный дух запеченного на костре мяса, с севера, с самой границы, где заканчивались земли бецимисарков, примчался усталый скороход, сообщил, что на бецимисарков движется несметное войско… Хиави отпустил скорохода отдыхать, а сам собрал военный совет. Утром пригласил к себе Устюжанинова.

– Я принимаю все предложения твоего господина, – сказал он, – дам ему и золото, и эбеновое дерево, и камни, и серебро, все ценное, чем владеет народ бецимисарков, но мне нужна его помощь. На нас с войной идет сразу несколько племен, мы будем держаться, долго держаться, – будет много убитых, много горя. Если твой господин действительно хочет дружить с бецимисарками, то должен нам помочь. Отправляйся к нему срочно, скажи господину – пусть поспешит!

Через час Устюжанинов уже находился в пути, его сопровождал Райлуви – человек, к которому он привык, и еще один незнакомый малоразговорчивый воин с темным лицом и ожерельем из акульих зубов на шее, – как понял Алеша, из личной охраны предводителя бецимисарков.

Двигались они в деревню, расположенную на берегу залива Мангаб ускоренным шагом, почти бегом. Не скороходы, конечно, но шли быстро.

Остановились только вечером, когда начало темнеть. Для ночлега выбрали чистую, поросшую высокой жесткой травой поляну. Райлуви извлек из ножен меч и вырубил траву, как кустарник.

– Так будет лучше, – сказал он, побросал вырубленные охапки в костер, бегающие языки пламени мигом обволоклись, обросли дымом, сразу сделалось меньше комаров.

А раз меньше комаров, то и дышать стало легче, писклявоголосые ведь могут довести до припадка и остановки дыхания кого угодно – русского, мальгаша, француза, даже толстокожего серого бегемота из долины африканской реки Лимпопо.

Спали, подстелив под себя плащи, в ткань которых были вплетены волокна травы, отпугивающей змей. Змей на Мадагаскаре было много и Алеша их, честно говоря, побаивался. На Камчатке, на юге, тоже есть змеи, но Устюжанинов их никогда не видел.

– Змеи не страшны, гораздо страшнее, например, калануро, – сказал Райлуви.

– А что это за зверь такой калануро? – спросил Устюжанинов.

– Маленький человечек, от макушки до пяток покрытый волосом. Комок волос, который умеет незаметно подкрадываться к путнику и впиваться в него зубами. Я боюсь калануро, – Райлуви передернул плечами, – он выпивает кровь из человека целиком, ничего не оставляет. От человека остается только кожа, которая обтягивает кости, и все, больше ничего нет.

– Чего еще есть страшного в лесу? – Устюжанинов пробежался взглядом по макушкам деревьев, словно бы рассчитывал увидеть там клыкастое чудовище, по самые брови испачканное кровью, доедающее живого человека, либо крылатую ящерицу, плюющуюся огнем.

– Самой страшной считается семиголовая змея фанампитулуха, – опасливым шепотом произнес Райлуви. – У нее семь ядовитых голов, может уничтожить целое селение. Иногда из леса выходят быки-людоеды, мы их тоже боимся. Очень страшно повстречаться с ними… Но не будем об этом, – решительно проговорил он. – Поедим копченого мяса и – спать! На рассвете пойдем дальше.

Быстрая ходьба здорово изматывала людей. Но с другой стороны, уже на следующий день Устюжанинов почувствовал, что он втянулся в ритм, перестал кашлять и давиться тягучей, почти твердой слюной, с интересом разглядывал заросли и размышлял про себя – выскочит из них бык-людоед или какой-нибудь мерзкий великан Итримубё, привыкший поедать людей, словно большерецкий комендант Нилов горячие пирожки с брусникой по воскресным дням, либо повременит, не выскочит?

Но нет, ни змеи-семиголовки, ни страшный великан Итримубё, любивший лакомиться молочными детишками, так и не показались. Наверное, страшилища эти сейчас пребывают в другом месте, в другом конце мадагаскарского леса.

На следующее утро, наскоро перекусив копченым мясом и подсоленными авокадо, проглотив по паре горстей вареного риса, двинулись дальше.

Вождь бецимисарков Хиави тем временем предпринял отвлекающий маневр – отправил к сафирубаям своего сына с наказом вести затяжные переговоры – надо было выиграть две-три недели. А к этой поре подоспеет Беневский со своими мушкетами, саблями и двадцатью пушками «Маркизы де Марбёф»…

Хиави оставалось только одно – ждать.

Вождь бецимисарков все рассчитал точно – все рискованные состыковки были произведены без сбоев, накладок не было, Беневский подоспел вовремя – Махертомпа был разбит наголову. Он потерял свое войско, был ранен, но колдуны-знахари Хиави поставили его на ноги, хотя лучше себя от этого проигравший предводитель сафирубаев не почувствовал.

Более того, он считал, что Беневский сильно унизил его, отказавшись взять выкуп. Махертомпа недоумевал – как можно отказаться от хорошего выкупа, предлагаемого за вождя? Сам он, например, никогда не отказался бы от мешка золота, если б заарканил на этой войне Беневского – свое взял бы с лихвой. А если бы требуемого мешка не получил, то посадил бы спесивого графа на кол.

Хотя, честно говоря, мешок золота ему был и не очень-то нужен, золото у Махертомпы имелось – он считался не самым бедным человеком на Мадагаскаре.

– Выкуп мне не нужен, – сказал Махертомпе Беневский, – ты свободен. Можешь идти домой, на свои земли.

Махертомпа даже головой закрутил от обиды и одновременно ярости, захлестнувших его: спесивый граф поступает с ним, как с последним погонщиком быков, всю жизнь проведшим в навозе, унижает… Беневский унизил его, свел до уровня коровьего вымени, превратил в собачий помет… Тьфу!

А Беневский знал, что делал. Слух о том, что он отпустил вождя сафирубаев на волю, не взяв с него ничего, прокатится по всему Мадагаскару, о нем заговорят, может быть, даже будут слагать песни, саги или что там у них еще существует… Все это будет на руку Беневскому.

На трапезах Беневский сидел теперь рядом с Хиави, – как равный. Поручение короля Франции – сделать Мадагаскар землей, принадлежащей короне Бурбонов, – он начал выполнять с успехом.

Но в планах Беневского было нечто большее, чем обычная победа над каким-то пропахшим кислым молоком сафирубаем, в ближайших планах его было возведение города, который станет столицей, из чьих стен он начнет покорять Мадагаскар дальше. Беневский уже и название новому городу придумал – Луисбург, в честь короля Людовика Пятнадцатого.