Как перевозили, не помню. Очнулся в капсуле, когда уже будили на месте. Тогда все и понял. Трое здоровенных черных гвардейца, молча, вытащили обессилевшего меня, раздели до гола и потащили по холодному коридору некоего корабля. Ломка после крио вовсю резвилась по телу, поэтому мне было плевать на то, что кожа скребется по прорезиненному полу… Несмотря на то, что я не сопротивлялся, волокли меня с особой остервенелостью. А затем бросили на голом полу из металла, в помещении полтора на полтора метра. Быть может я попал на крейсер, быть может на станцию, черт его разберет. Вскоре темнота и холод накрыли своим мерзким одеялом, давая в полной мере осознать какое я ничтожное ничто.

Время в карцере шло, меня никто не тревожил, будто обо мне просто позабыли. Когда тело отпустила одна боль, пришла другая. Холод жег мое тело в местах соприкосновения с металлом. Но это было ничто в сравнении с тем, какая боль выжигала мою душу. Я думал, что сумею быстро выгореть и смириться. Но это оказалось сильным заблуждением.

Пустота в душе заполнялась и переполнялась горечью. Затем меня отпускало, выжимая все нутро, и я думал, что становится легче. Физическая боль вскоре стала ломать меня. А еще охватило чувство дикого голода и жажды.

Я больше не думал о ней, как о девушке. Теперь она была для меня неким чудовищным образом, всесильным туманом. Самим злом. Которое с самого начала знало, как поступит. С самой первой секунды нашей встречи это зло считало нас врагами. И то предательство, и не было им вовсе, ведь оно не предавало своих убеждений. Шло до конца и пришло к своей цели, используя все мои слабости. Тварь… как же ненавижу ее.

Наверное, она получила свое. И теперь даже не думает обо мне. Вот только как она все это провернула, ума не приложу. Чудовище в теле ангела… А был ли у меня шанс противостоять ее чарам?! Бессовестной пакости, которая играла мной так искусно, что поглотила, сожрала, всосала в себя и не отпускала ни на мгновение. А я как дурак поверил, влюбился. Отдался. И меня поимели.

Смеюсь над собой. Громко, сипло, истошно. А я еще надеялся на что — то. Думал, что такая может полюбить меня. Не меня… деньги и власть. Ей милости императора подавай! Какой же идиот. Искренности в нашем мире больше не существует. Когда — то я понял это, создав себе идеального друга в лице Аписы. Искусственный интеллект не мог предать, не мог лгать мне. Он любил меня. Жаль… как жаль, что теперь меня лишили и моей Аписы. Моего единственного, преданного друга.

Бесконечная вечность в карцере уничтожала меня и выворачивало наизнанку. Я стал сходить с ума. А потом начал просто биться головой о переборку, пытаясь отогнать все образы, связанные с ней, что являлись мне, как живые.

Наверное, их привлек шум. Свет ударивший в глаза испугал и ослепил. Меня окатили водой, выволокли и избили. Затем бросили обратно.

Время перестало для меня существовать. Из пятен и острых линий сознания я выстроил белую сферу и жил в ней, стараясь не откликаться на призывы собственного тела. Лишь раз я поддался жажде и выпил воды с пола, которой меня огрели. Но вскоре пожалел о том, что решил двигаться. Ведь пришло понимание, если не шевелиться, боль уходит, отпуская сознание в замкнутую оболочку белого. Там я мог мечтать и создавать что — то, рисуя картинки будто на белом листе бумаги. Там я думал о доме, мечтал о Земле, как о радужной сказке. Вспоминал теплые объятия мамы…

Мысль о том, что мне уготована мучительная смерть, отчасти забавляла. Ведь все самое мучительное казалось мне уже прошедшим. А смерть избавит меня от тлеющих ран и сожалений о сделанном…

Белый свет ворвался в сознание внезапно. Меня вновь посетили. На этот раз не стали избивать.

— Почему не доложили? — Раздалось строгое. Надо же, я еще различал слова, но они были будто за глухой стеной.

— Мы думали это обычный преступник!

— Неделя в карцере без воды и еды?! Проще было пристрелить!

— Но как же…

— Служить легко, думать не надо! Особая метка вам ни о чем?! Вы бездари, молитесь, чтобы мы успели привести его в порядок до прибытия принцессы!

— А если это не он?

— Тогда нам всем крышка, за триста пятьдесят парсек принцессу еще никто не гонял…

***

Медкапсулы не всегда творят чудеса. Они не поправляют состояние души. С иронией я вспоминал, как когда — то пытался вылечить ее.

A теперь меня, пребывающего на грани, латали и пичкали всевозможными препаратами. Вот только я не понимал зачем?! Чтобы представить перед очередной циничной сукой?

И я предстал. Закованным в цепи, обнаженным и жалким рабом с ошейником на шее. Меня привели в ее огромную каюту, веющую пестротой и комфортом, будто она не на боевом крейсере, а во дворце у себя сидит.

Я знал, что мне уготована смерть. Смирился с ней уже давно. Какой бы мучительной она не стала, все равно это закончится облегчением. Мне лишь хотелось принять ее достойно, чтобы эта мерзкая сука не радовалась слишком сильно.

Белый свет щедро освещал ее красочный блестящий силуэт в обществе двух черных фигур, наверняка заслуженных рыцарей и лучших воинов первого круга.

Это была она. Филисия собственной персоной. Прямые волосы белого цвета, которые она может одной лишь силой мысли поменять на другой, сделать кудрявыми или какими — либо еще. Но она всегда предпочитала фрейлин, любила, когда над ней хлопотали расторопные, пугливые курочки. Зеленые глаза с выразительностью от россыпи длинных черных ресниц и прочих женских хитростей смотрели прямо на меня. Бешено, даже ошалело. Хмурый лоб морщился, добавляя этому видимого гнева. Нос у нее раньше был толще, наверное, решила поправить нано — пластикой. На удивление стало намного лучше. Правда с пухлостью губ несколько переборщила. На белом лице розовые уста смотрелись, как возбужденные половые губы девственницы.

Тонкая шейка, усыпанная украшениями с бриллиантами, переходила в пышную грудь с откровенным декольте до самого живота. Да еще таком, что большая часть груди была обнажена и демонстрировала свою устойчивую форму и упругость. Казалось, еще бы немного распрямит плечи, и вырвутся ореолы. Какие они у нее теперь я даже не могу представить. Дальше тонкая талия, широкие бедра, что хорошо подчеркивались обтягивающей тканью платья, которое давало пышности лишь в самом — самом низу. Филисия любила подметать своими платьями все, где она шла. Порой, площади нижних частей платьев достигали десятков квадратных метров.

Первое впечатление я проглотил мгновенно. Демон в образе ангела сейчас выглядел никак не на тридцать с мелочью. Мне показалось, что теперь она даже моложе, чем тогда, когда я впервые увидел ее. Тогда… когда впервые получил в ответ заинтересованный взгляд семнадцатилетней капризной и будто бы неприступной особы, за упавший волосок которой император готов был отрезать яйца первому попавшемуся гвардейцу. Пусть это даже заслуженный рыцарь.

— Что встали? Ближе его, — бросила Филисия, пребывая в явном раздражении.

Подхватили под руки и поволокли ближе, ибо ноги мои были согнуты в коленях и скованны. Шесть гвардейцев, что сопровождали меня, источали трепет и волнение перед внучкой самого императора.