о материальных нуждах трудящихся в Четвертой сталинской пятилетке. … Будут бунты, восстания, и рабочие скажут: „За что мы боролись?“»[961]. Измененное нормирование хлебопродуктов также выливалось в гневные ремарки, в которых служение родине на поле боя связывалось с послевоенным отношением к фронтовикам. Например, когда инвалиду-фронтовику продавец магазина № 18 в Вологде вручил 1,4 килограмма хлеба, тот спросил: «Почему так мало?». «Продавец ответил: „Столько полагается по новым нормам“. Покупатель выругался, бросил хлеб и сказал: „За что я воевал? На фронте не убили, так здесь хотят уморить голодом не только меня, но и мою семью“»[962].

Порой ветераны использовали свою «заслуженность» для того, чтобы помочь близким. Так, фронтовики, проживавшие в Москве, обращались к властям, заступаясь за своих родственников, которые из-за прежней судимости не имели права жить в столице. Характерен пример просителя из Московской области, направившего в Верховный Совет СССР послание, которое начиналось со следующих слов: «Я, участник Отечественной войны, обращаюсь к вам с ходатайством по делу моего брата…»[963].

Сообщество, которое, как полагали ветераны, в вечном долгу перед ними, представало в различных ипостасях. В этом качестве могли выступать «государство», «родина», «советская власть» или «народ», причем некоторые из этих сущностей оказывались взаимозаменяемыми, как в следующем обращении: «Я прошу Верховный Совет ввиду того, что честно отдал половину своей жизни за советский народ и советскую власть, оставшись калекой. Прошу советский народ освободить меня хотя бы на 60–70 % уплаты возвратной ссуды. С этим заявлением я обращаюсь через вас к советскому народу, которому я по его призыву служил преданно и честно до искалечения, а поэтому советский народ не должен отказать в моей просьбе»[964].

В других ситуациях обязанным считалось только непосредственное окружение, конкретные люди, которых боец защищал с оружием в руках. Николай Т., двадцатипятилетний ветеран, в 1947–1948 годах жил в колхозе в Московской области. Работать он отказывался, добывая средства к существованию хищениями угля на железной дороге и его последующей перепродажей. Он проводил время, отстреливая деревенских собак, играя на аккордеоне и агитируя других бывших фронтовиков: «Пусть на нас колхозники работают, а нам работать не обязательно»[965]. В Воронежской области тоже были ветераны, отказывавшиеся заниматься сельским трудом, скорее всего, по той же причине: «Женщины выступают на колхозных собраниях и критикуют мужчин, они говорят, до каких пор вы будете безобразничать. Вы были на войне, мы в колхозах работали, а сейчас [когда вы вернулись] то же самое»[966].

Персональные кампании, нацеленные на признание ветеранских заслуг, не были изолированными причудами отдельных личностей; это явление в послевоенном советском обществе стало массовым – и поэтому его можно считать наиболее осязаемым свидетельством, подтверждающим существование «сообщества заслуживающих». В определенные моменты реакция ветеранских масс формировала необходимый контекст для серьезных политических сдвигов. Впервые это произошло в 1956 году, когда отклики ветеранов, поступавшие как изнутри, так и извне только что созданного ветеранского объединения, подтолкнули партийно-государственное руководство к тому, чтобы признать необходимость представительства ветеранских интересов внутри страны[967]. Советский комитет ветеранов войны стал главнейшей трибуной, на которой озвучивались ветеранские претензии на особое отношение, становившиеся все громче по мере утверждения в 1960–1970-х годах культа войны. В 1963 году инвалиды войны в рамках своей секции СКВВ смогли наконец начать обсуждение «всех волнующих вопросов»[968]. В 1966 году, накануне XXIII съезда КПСС, ветераны со всего Советского Союза засыпали СКВВ своими ходатайствами и жалобами. Они просили помочь отредактировать их прошения, прежде чем представить их съезду, но довольно часто слышали в ответ, что их претензии «необоснованны»[969]. Фронтовики обращались также в республиканские советы ветеранов, пока те еще существовали[970], хотя ведущим центром, где обрабатывались ветеранские запросы, стала находящаяся в Москве штаб-квартира СКВВ. Между 1973-м и 1977 годами количество писем, поступавших в СКВВ, почти удвоилось: в среднем за этот период организация получала около 25 500 писем в год. Кроме того, ежегодно ее кабинеты, находившиеся на Гоголевском бульваре, лично посещали 6700–7500 ветеранов. Подобным просителям нередко приходилось ждать по четыре-пять часов в компании трех или четырех десятков других ветеранов, толпившихся на небольшом «пятачке» перед зданием СКВВ[971]. И это число не уменьшалось. Например, в 1977 году комитет получил около 30 000 писем, а его сотрудники побеседовали с 6000 просителей, явившихся на личный прием[972]. Половина обращений пришлась на долю московского отделения СКВВ, персонал которого вынужден был ежедневно заниматься обработкой входящей корреспонденции; главная задача заключалась в том, чтобы рассортировать ветеранские требования на «справедливые» и «необоснованные»[973].

Как только ветеранскому сообществу разрешили расти организационно, усилия по созданию сильной организации вобрали большую часть энергии наиболее активных членов «сообщества заслуживающих». Это неудивительно: ведь привилегии лишь отчасти представляют собой нечто материальное. Столь же важным был их символический аспект – особый статус, доставшийся ценой страданий за долгие и кровавые военные годы. Само наличие организации также стало своеобразным признанием особого статуса; она, среди прочего, предоставляла символические вознаграждения за жертвы, принесенные во имя страны – в частности, позволяла ветеранам рассказывать о героическом периоде своей жизни. В борьбе за организацию, как и в борьбе за привилегии, отразилось стремление ветеранов к общественному признанию.

Поскольку в 1976 году организационный рост прекратился, кампания, нацеленная на обеспечение общественного признания, снова сконцентрировалась в сфере привилегий – на этот раз с удвоенной силой. Контекстом для нового раунда борьбы, целью которой выступало подтверждение заслуг военной поры, стала всенародная дискуссия по поводу новой Конституции СССР. В 1977 году, как только проект будущего Основного закона был опубликован, советское правительство предложило гражданам принять участие в его обсуждении и комментировании[974]. Ветераны откликнулись на призыв с энтузиазмом, предлагая прописать в документе все виды привилегий, а также провозгласить «уважение и заботу» по отношению к ним главнейшей целью социальной политики. Например, фронтовик Березкин из Смоленска настаивал на включении в конституционный текст следующего положения: «Граждане СССР, принимавшие участие в боях по защите Родины, имеют права на льготное медицинское обслуживание», а фронтовик Пономаренко из села Трилесы Киевской области предлагал сделать «заботу об участниках и инвалидах войны обязанностью всех руководителей организаций и учреждений, долгом каждого гражданина СССР»[975]. Список конкретных предложений, призванных закрепить в будущей конституции «особую заботу о ветеранах», был весьма обширным. В частности, в нем можно было встретить: снижение пенсионного возраста для инвалидов войны, увеличение их пенсий, предоставление им льготного проезда в общественном транспорте, а также освобождение инвалидов III группы от подоходного налога; снижение пенсионного возраста и повышение пенсий для ветеранов