— Клянусь именами богов, я говорю правду! — его голос дрогнул. — И я не хотел бы говорить тебе этого, но я сам это видел. Гектор знал, иго царь Неоптолем убил его отца, и что ты стала женой Неоптолема.

— Боги, бога, какое несчастье! Зачем он поехал?! Зачем я, старый безумец, его не удержал?!

Тихий горестный вопль старого Феникса потонул в рёве толпы. Стоявшие впереди слышали слова Одиссея, и волна ярости, ещё более сильной, чем только что владевшее толпой отчаяние, захлестнула всех. Сразу несколько голосов выкрикнули проклятия. Царица почти не слышала их.

— А что Гектор? — резко спросила она, продолжая неотрывно смотреть в окружённые сетью морщинок глаза приезжего и пытаясь понять, что в них наводит её на мысль о каком-то нелепом обмане... Возможно, ничего такого не было, просто её сознание защищалось от неотступно наплывающего безумия.

— Я не видел его после того дня, — сказал приезжий глухо. — Я уплыл на том самом финикийском корабле в день, когда армия царя Египта Рамзеса готовилась к сражению с напавшими на их земли лестригонами. Гектор сражался на стороне фараона, а Неоптолем случайно, именно в то время, приплыл к берегам Египта. Впоследствии, на одном из островов Зелёного моря, от других финикийских купцов, я услыхал весть о том, что египтяне победили страшных и непобедимых лестригонов, но Гектор погиб в бою.

Перед глазами царицы вдруг оказалось небо, подернутое пеной облаков. Своего судорожного отчаянного крика она не услышала, все звуки поглотил оглушительный звон, наполнивший в это мгновение её голову.

— Вот видите! — из плотной густоты звона донёсся чей-то хриплый, каркающий голос. — Она оплакивает не нашего царя, а своего первого мужа, мужеубийцу... убийцу Неоптолема! Из-за неё он погиб!

— Он и уехал из-за неё! Она, эта троянская ведьма, околдовала его — послала на гибель!

В какое-то мгновение до Андромахи дошло, что Пандион, до сих пор державший её за плечи, оказался между нею и людьми, тёмной волной взметнувшимися на ступени террасы. В руке воина сверкал меч, солнце отражалось в нём искрами.

— Назад, я сказал! — взревел он. — Кто посмеет прикоснуться к царице, умрёт в то же мгновение! Стража, а вы что встали?! Ко мне!

Мирмидонцы подчинились Пандиону, но в их движениях не было обычной быстроты, а в лицах решимости. Они привыкли к мысли, что служат Андромахе, пока в Эпире нет царя. Но сейчас им сообщили о его смерти.

А толпа ревела и металась, всё выше накатываясь на ступени дворцовой лестницы. Пандион уже занёс меч, чтобы ударить. Рядом с Андромахой оказался приезжий, тот, что принёс страшную весть.

— Вставай, госпожа царица! Вставай! Надо уйти во дворец. Люди в отчаянии — это опасно!

Встать? Она только теперь поняла, что полулежит на каменных плитах, неловко опираясь на локоть. Совсем рядом царица увидала пыльный подол тёмного хитона странника, его ноги, обутые в истёртые сандалии. Вдруг словно яркая искра вспыхнула в её замутнённом ужасом сознании — не мысль, а вновь подобие мысли: не так! Что-то не так! Всё, что сейчас было сказано, теряет смысл, этому можно не верить, потому что...

«Я схожу с ума!» — подумала Андромаха почти равнодушно.

И тут же со страхом:

«Но если толпа в гневе убьёт меня, то что будет с Астианаксом?! Надо сказать Пандиону...»

Она не успела додумать до конца. Всё внезапно изменилось. Между нею и толпой, вернее, между толпой и стоящим с обнажённым мечом Пандионом, явилась высокая мужская фигура в длинном чёрном одеянии. Громовой голос покрыл рёв толпы:

— Назад, люди, стойте! Даже помыслить не смейте коснуться своей царицы, или проклятие Зевса падёт на ваши головы! Если царь мёртв, такова воля богов, а волей царя было назвать эту женщину своей женой и завещать ей власть над Эпиром! Горе вам уже за то, что посмели роптать! Молите богов, чтобы не обрушили за это на вас новых бедствий.

И толпа умолкла, в смятении отпрянула перед чёрной фигурой.

— Как бы то ни было, но ты появился вовремя, Гелен! А помогли в том твой дар пророчества, либо это было счастливое совпадение, сейчас не так уж важно. Ещё миг — и мне пришлось бы пролить кровь, а тогда...

Пандион не договорил, покачав головой и сурово нахмурясь.

— А тогда, — закончил вместо него старый Феникс, — гнев толпы мог только возрасти. Если б сейчас люди и утихли, то через какое-то время начался бы настоящий бунт. И так нельзя быть уверенными в том, что он не начнётся. Наследник мал, а мысль, что несколько лет подряд Эпиром будет править женщина, неизбежно толкнёт народ к недовольству. У нас это не принято. Вон, на Итаке что творится с тех нор, как пропал Одиссей, который сейчас так некстати появился у нас. А ведь когда он уехал, его отец Лаэрт был ещё полон сил и какое-то время он правил, потом только захворал, и всё свалилось на бедную Пенелопу. Даже Элсюра, полностью захватив власть в Микенах, якобы повинуется своему мужу, царю Пилату, а не окажись его, быть бы и там бунту!

— Наследник мал! — мрачно подхватил Пандион. — А мы сами с собою лукавим, Феникс: после того, что, будь оно проклято, приключилось, народ станет особенно зол именно из-за наследника. И прежде иные роптали, что власть в Эпире унаследует не родной внук Ахилла, а сын Гектора, его врага. Тверди им не тверди, что под конец войны Ахилл с Гектором сдружились и были, что твои братья, никогда до ахейцев это не дойдёт! А не дойдёт, потому что им это не по нраву! И теперь, когда им рассказали, что Гектор убил царя...

— Ты говоришь: «Им рассказали?» — быстро перебил Феникс. — Ты в этом сомневаешься?

Пандион усмехнулся:

— Нет. Просто не хочется верить в это, вот и всё! Что там было в твоём пророчестве, а, Гелен?

— Смерть царя была, увы! — отозвался прорицатель. — А вот кто убил его, Аполлон не открыл мне. Правда, я не думаю, чтобы Одиссею выгодно было придумать такую историю. Он ведь надеется на помощь царицы Андромахи, так с чего же ему рассказывать ей то, чему она уж никак не возрадуется? Я вообще удивляюсь, что при своей хитрости Одиссей не додумался скрыть происшедшее.

Этот разговор происходил в одном из покоев дворца, примерно через час после того, как страшное известие приезжего едва не вызвало событий, ещё более страшных. Появление прорицателя Гелена и его грозные слова усмирили толпу и заставили почти сразу разойтись. Феникс увёл с террасы Андромаху. Она ухитрилась не потерять сознания, но шла, опираясь на руку старою царедворца, безучастная и словно окаменевшая. Подбежавшая в коридоре Эфра подхватила свою госпожу под руку, но та вдруг отстранилась и указала рабыне на шедшего позади всех приезжего:

— Эфра, царь Итаки Одиссей — гость в моём доме. Найди ему покой, достойный его высокого положения, прикажи подать туда трапезу, потому что мы все уже ели утром. Сама омой ему ноги и подай новую одежду. Ты поняла?

— Да, — сказала рабыня, кланяясь. — А ты, госпожа?