тебе действительно придется меня слушаться. На этот раз ты будешь внизу, так что не вздумай командовать!

Я состроил невинную гримасу, а сам сжал пальцами ее шею – как она любила.

– Не буду.

Раздевались мы, как и всегда, в лихорадочной спешке. Джорджия справилась первой и поспешила мне на помощь. Я, наверное, мог бы раздеться и сам, но мне нравилось смотреть, как она стоит передо мной на коленях, сражаясь с пряжкой ремня. Брюки она стянула с меня вместе с трусами, чувствительно царапнув ногтями кожу. Еще секунда – и Джорджия уселась на меня верхом, и я ощутил влажный жар ее киски.

– Я хочу тебя, Джорджия! – проговорил я хрипло. – Если бы ты только знала, как сильно я тебя хочу!

– Я тоже тебя хочу.

Она уперлась мне в плечи ладонями и приподнялась на четвереньки. Я просунул руку между нашими телами и, сжав член в кулаке, провел им по ее мокрой расщелинке. Улыбнувшись, Джорджия наклонилась, чтобы поцеловать меня, одновременно нанизываясь на меня на всю длину, и мне понадобилась вся моя сила воли, чтобы не сделать ответное движение бедрами. Мое желание нарастало и достигло такой силы, что у меня затряслись руки. Джорджия это заметила.

– С тобой все в порядке? Как ты себя чувствуешь?

– Лучше, чем когда-либо.

Она ненадолго замерла, пытаясь отыскать положение поустойчивее, потом начала плавно двигаться вперед и назад, и я почувствовал себя на седьмом небе. Эта женщина была любовью всей моей жизни, и сдерживаться было для меня мукой.

Какое-то время спустя Джорджия выпрямилась и, выгнув спину, ухватилась руками за мои колени. Опираясь на них, она то покачивалась из стороны в сторону, то вращала бедрами, то приподнималась, то снова насаживалась на меня. Когда с ее губ сорвалось мое имя, я утратил контроль над собой. К черту врачей с их идиотскими рекомендациями! Если мне суждено умереть, я хотел бы умереть именно так – полностью слившись с женщиной, которую я любил и с которой собирался прожить чертову уйму лет.

И я начал отвечать на каждое ее движение своим движением, своим выпадом или качанием, стараясь выдержать ритм, который был только нашим. Это, однако, встревожило Джорджию.

– Макс! – выдохнула она.

– Я здесь, детка.

– Ты не должен…

– Все в порядке. Мне хорошо.

Кульминации мы достигли одновременно. Еще никогда в жизни я не испытывал ничего подобного. Это было прекрасно и правильно. И по-настоящему. Джорджия сжала меня крепче, ее пальцы зарылись в мои волосы, губы снова и снова твердили мое имя. Потом ее глаза закатились – наступила разрядка. Ее тело слегка обмякло, и вот тут-то я сделал последний, самый мощный выпад, почти подняв ее на себе, и тоже кончил.

Потом мы долго лежали, пытаясь отдышаться. Или не долго, а всего пару минут, но это не имело никакого значения. Я только что пережил лучший в жизни оргазм, и Джорджия – тоже. Так, во всяком случае, мне казалось.

Я погладил ее волосы.

– Ты как? – спросила она шепотом.

Я поцеловал ее в макушку.

– Все хорошо. Честно.

Она вздохнула.

– Знаешь, я ведь все еще на тебя сердита.

– Если ты и впредь будешь сердиться так, я, пожалуй, начну злить тебя каждый день.

Джорджия шлепнула меня по плечу.

– Ты меня бросил. И разбил мне сердце.

– Я знаю. Клянусь, я сделаю все, чтобы исцелить твое бедное сердечко.

От Тейта она знала, что перед тем, как со мной случилась эта беда, я наконец-то решился на операцию. Но только сейчас мне пришло в голову, что Джорджия, скорее всего, понятия не имеет, почему я принял такое решение.

– Тейт рассказывал тебе, как я ездил на Лонг-Бич?

Она приподняла голову и посмотрела на меня, смешно наморщив нос.

– На Лонг-Бич? Нет. Но я знаю это место – там находится один из наших цветочных бутиков.

– «Бессмертные розы», да… – Я кивнул. – Когда я только приехал в Калифорнию, я все еще пребывал в сомнениях. Я не был уверен, что поступил правильно, когда расстался с тобой, но я не хотел рисковать: если бы со мной что-то случилось, тебе было бы очень больно. Чтобы привести в порядок мысли, я начал ездить по окрестностям Лос-Анджелеса, и в конце концов меня занесло на Лонг-Бич. Там я выгуливал собак на специальном пляже, их нужно было напоить. Я пошел за водой – и наткнулся на твой магазин.

– В самом деле?

– Угу. Естественно, я зашел. Девушка за прилавком показала мне образцы цветочных композиций и упомянула, что у вас есть специальная база данных, где собраны подписи и посвящения для сопроводительных карточек. Ну, помнишь, ты рассказывала, что сама подбирала подходящие цитаты из книг и стихотворений для клиентов, которые не могли решить, что написать на карточке?

Джорджия кивнула.

– Так и было. Когда я открыла свой первый магазин, я держала там несколько книг Скотта Фицджеральда. Сначала я просто делала закладки на тех страницах, где мне попадалась подходящая цитата, а потом стала выписывать их в отдельную тетрадь…

– А потом Мэгги разместила эти цитаты на вашем сайте. И добавила несколько своих… – подхватил я. – Но не в этом дело. Понимаешь, я колесил по всей Южной Калифорнии, пытаясь понять, что мне делать, но оказалось, что ответ на вопрос, который так меня мучил, был в одной из цитат, которую ты выбрала много лет назад.

– Да? В какой же?

Я слегка прикрыл глаза.

– «Это всегда была ты…» – продекламировал я с чувством.

Глаза Джорджии увлажнились, но она улыбалась.

– И ты тоже. Ты тоже был всегда!

Эпилог

Джорджия

Два года спустя

Этот вечер моей жизни имел горько-сладкий привкус.

Я стояла у застекленной стены в ложе владельца клуба и смотрела вниз, на площадку. Все родственники Макса тоже были здесь – сидели за столиками позади меня. Честно говоря, сейчас я предпочла бы быть на трибунах, но Селия и Майлз Гибсон сказали, что в этот знаменательный вечер они хотели бы видеть у себя всех друзей Макса, и я не стала настаивать на своем. С Селией мы стали близкими подругами, и Гибсоны частенько приглашали меня в ложу, чтобы смотреть игры, но с тех пор, как Макс вернулся на лед, я предпочитала находиться как можно ближе к площадке.

Для Макса прошедшие два года были непростыми; они вместили немало побед и немало огорчений. Ему потребовалось почти десять месяцев только для того, чтобы восстановить физическую форму и выйти на площадку. Но и после бесчисленных сеансов физиотерапии, после многих часов изматывающих тренировок даже сам Макс не мог не признать: несмотря на то что теперь он был вполне способен вести нормальную, без ограничений, жизнь, ему так и не удалось снова стать тем мощным и техничным нападающим, каким он был когда-то. Разрыв аневризмы вызвал немало осложнений, самыми серьезными из которых были поражение нервной ткани мозга и выйных связок, из-за чего ему требовалось намного больше времени для восстановления после каждого матча и каждой тренировки.

Сегодня была его последняя игра. В тридцать один год – а это весьма солидный по хоккейным меркам возраст – Красавчик Ярвуд завершал профессиональную карьеру. Никто его к этому не принуждал, это решение Макс принял сам. Он хотел уйти на своих условиях, и я его отлично понимала.

Впрочем, он уходил из профессионального спорта, но не из хоккея. В течение тех десяти месяцев, когда он не мог играть, Макс ходил на каждую тренировку и посещал все игры – и вскоре стал кем-то вроде неофициального помощника старшего тренера. Довольно скоро тренер «Сабель» понял, что Макс обладает знаниями и навыками, которые могут быть полезны команде как на льду, так и за его пределами. И теперь, после его последней игры в качестве нападающего, ему предстояло стать тренером клуба по физической подготовке. В его обязанности входило своевременно подводить игроков к пику спортивной формы, а в этом Макс разбирался как никто другой. Но что мне особенно нравилось в этой его новой работе, так это то, что заниматься с игроками ему нужно было только на тренировках, а это значило, что ему не придется разъезжать по всей стране вместе с командой, как он ездил, когда был нападающим.

Что касается меня, то мой головной офис по-прежнему находился в Нью-Йорке, но теперь я руководила «Бессмертными розами» в удаленном режиме. Собственно говоря, я работала так с того самого